Он поджал губы, словно не давая себе сказать что-то ещё.
Я чувствовала, как он секунду боролся с собой, затем отвернулся и показал неопределённый жест.
— И теперь, после всего этого времени, ты говоришь, что это для тебя важно?
— Ты знал, что для меня это важно!
— Ни хера! — боль рябью прокатилась от него.
Я уставилась на Ревика. Увидев его взгляд, я ощутила шепоток страха. Его окутало понимание, хоть я и чувствовала, что он борется с этим, борется с тем, что он теперь видел при взгляде на меня.
— Ты лгала мне! — воскликнул он. — Как долго, Элли? Насколько масштабной была эта ложь? Ты ведь не намеревалась говорить это прямо сейчас… ведь так?
Я могла лишь смотреть на него, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди.
— Я никогда не хотела лгать тебе, Ревик.
— Но ты и не собиралась рассказывать мне всё, ведь так, жена? Ты не собиралась говорить мне того, что сказала только что, — его голос сделался резким от эмоций, которые я там слышала. — Я вижу это по твоему лицу, Элисон… ты собиралась поддакивать всему, что я скажу, разве нет? Что там должно быть следующим? Где мы будем жить? Могут ли твои друзья тоже остаться здесь? Каков следующий пункт в вождении меня за нос?
Я почувствовала, как моё нутро похолодело при взгляде на него.
Как я это не увидела? Салинс что-то ему сказал.
Он что-то заметил, посеял какое-то семя в сознании Ревика. Боги. Как я это не увидела? Он сделался таким другим с того самого утра. Я знала, но не хотела знать.
Серебристый свет мерцал вокруг его света, делая его aleimi твёрдым. Глядя на него теперь, я вспомнила его в Дели, и его сердце сейчас ощущалось таким же далёким от меня, как тогда. Внезапно он стал ощущаться потерянным для меня, недосягаемым. Глядя в его лицо, я ощутила ком в горле, наблюдая, как понимание просачивается в его глаза, льётся в его свет из конструкции Дренгов над головой.
— Боги, — произнёс он. — Я идиот.
— Ревик, нет, — возразила я. — Иисусе. О чем ты говоришь? Ты правда думаешь, что после всего случившегося…
— Ты вообще когда-нибудь планировала наладить наши отношения, Элли? Или это просто способ отвлечь меня на несколько месяцев? Блядь, ты проникла в мои ряды как разведчик, жена? Собираешь данные для своего бойфренда в Адипане?
Я ощутила, как мою грудь скрутило узлом.
— Ревик…
— И чья же в этом идеология, блядь, Элли? Твоя? Так ли это?
Он задышал тяжелее. Я видела, как его глаза начинают светиться бледным светом.
Я ощутила в нём боль и отпрянула, не отводя взгляда от его лица. Он навис надо мной прежде, чем я успела отстраниться. Я видела, как он старается контролировать себя, скрестив руки на груди, уставившись на меня и тяжело дыша.
— Ты сказала, что пребываешь в смятении относительно идеологии, Элли… относительно религии… Мифов. Я поверил тебе, правда, поверил, — его кадык вновь дёрнулся. — Это тоже была ложь? Тебе так же промыли мозги, как и мне, по твоим словам? Потому что я-то тебе не врал.
— Ревик, нет. Я не лгала тебе…
— Это очередное дерьмо Семёрки? В которое Вэш и моя тётя сказали тебе верить?
Его глаза превратились в стекло, и его боль вновь ударила по мне.
— Или этому научил тебя твой драгоценный Балидор, пока ты трахала его в той пещере? — спросил он. — Потому что я-то думал, что у тебя есть своя голова на плечах, Элли. Я думал, что тобой не так просто манипулировать…
— Это ты научил меня этому! — я со всей силы ударила его ладонью в грудь. — Ты научил меня этому, мать твою!
Ревик отшатнулся, уставившись на меня.
В его глазах стояло неприкрытое изумление.
Я чувствовала, что остальные в комнате повернулись, когда я повысила голос, но мне было уже всё равно.
— Я научилась этому от тебя, Ревик! Или ты забыл, что ты не всегда был бесхребетной пешкой Дренгов? — я ударила его ещё крепче, сдерживая слёзы. Он сделал шаг назад, но не ушёл с моей дороги. — В чём на самом деле дело, Ревик? В деньгах? В крутом органическом оборудовании? В ордах последователей? Ты боишься, что можешь проиграть войну без всех своих игрушек и блядского частного самолёта?
Он ошеломлённо уставился на меня.
Я ощутила, как в моей груди что-то сжалось, словно кусок льда, находившийся там, впервые за много месяцев начал таять. Но вместо теплоты я ощущала жар, злость, от которой перед глазами всё застилало — и столько боли, что я не могла её вынести.