Возле двери трясся Рыж, ожидая решения своей судьбы. Над ним нависал брюхом Муха, поигрывая веревкой-линьком. У лиса отлегло от сердца, когда он услышал наконец грубый, но довольный голос капитана:
— Хха, едал я и похуже, да все равно жив, сто килек мне в глотку! Что это за рыбка, приятель? Травки тоже… ничего, ничего приправил.
Рыжий больше не заикался:
— Голавль, сэр. С грибами-пуговками, укропом и петрушкой.
Капитан похлопал свое набитое пузо:
— Голавль… Нормальное имечко, м-да… — Он цыкнул зубом. — Муха, как ты думаешь, что мы с этим голавлевым поваром сейчас сделаем? Обезголавлим, ха-ха-ха! Или ты с него своим линьком мясо снимешь? Может, мне его крюком выпотрошить?
— Крюком лучше, — мерзко ухмыльнулся Муха. — Чего у него там внутрях, глянуть бы.
Крюк вытянулся вперед, и перед дрожащим лисом снова вплотную свирепая морда Раги Бола.
— Займешься здесь уборкой. Все выскоблишь, постель заправишь, мелкий безголавль… Муха, ты тут над ним повиси, пощекочи шкуру, если ему отлынивать вздумается.
Капитан, прихватив саблю и кинжал, вышел на крыльцо:
— Глимбо, собирай команду. Пора проведать наших местных друзей.
Всю ночь кроты таскали в спальни камни. Возле одного из окон устроилась Марта в своем кресле. Рядом с ней стояли Торан и аббат Кэррол. Повариха Гурвел принесла им завтрак:
— Хурр, пора подкрепиться. Кушайте на здоровье!
Торан принялся за овсянку с медом, но тут же про нее забыл.
— Внимание! Идут!
К аббатству тянулась толпа крыс. Впереди гордым шагом шествовал капитан Рага Бол. Он приветственно помахал лапой.
Торан хмыкнул:
— На атаку не похоже.
— Пусть попробуют! — мрачно пробормотала Марта, сжимая свежезаготовленную перечную бомбу.
Аббат молча протирал очки краем рукава.
Крыса, шагавшая рядом с капитаном, взмахнула ржавым топором и заорала:
— Выкатывайтесь оттудова подобру-поздорову, не то силком вытащим!
Капитан вытащил саблю и двинул крикуну рукоятью по затылку. Он наступил морским сапогом на спину свалившейся крысы и строго молвил:
— Ай-яй. Разочаровал ты меня, приятель. Что за манеры? Разве можно так грубить добрым зверям?
Капитан вернул саблю на место и повернулся к команде.
— Следите за собой, когда общаетесь с благородной публикой, — приказал он суровым голосом и ухмыльнулся, подмигнув пиратам. Затем, блеснув позолотой клыков, отвесил элегантный поклон в сторону аббатства. — Приношу свои извинения, желаю здравствовать! И с вашим главным поговорить хотелось бы. А зовут меня Рага Бол.
Отозвался отец Кэррол:
— Я Кэррол, настоятель Рэдволла. Что вам угодно, сударь?
Рага Бол склонил голову к плечу, с видом чуть ли не наивного скромника:
— Да так, по мелочам… того сего… Ничего особенного, батюшка настоятель. Всякими мелкими побрякушками интересуемся.
Торан, помня о стреле, которая чуть не прервала жизненный путь Кэррола, выступил вперед, заслонив собой аббата. В одной лапе он сжимал большой кухонный нож, другой обхватил сверток с перцем.
— Что ты имеешь в виду, сладкоречивый? Того, сего… — Он поочередно приподнял обе лапы. — Выбирай «то» или «се», а больше ничего не получишь. Не считай нас дураками. Нечисть остается нечистью, как бы сладко ни пела, и мы это знаем.
Рага Бол соображал быстро и слов более не тратил. Он прыгнул к двери и крикнул команде:
— Вперед! Ломай дверь!
— Рэдво-о-о-олл! — раздался сверху боевой клич.
В крыс градом посыпались камни и перец. В челюсть Раги Бола врезался выпущенный из пращи камень. Он бросился прочь, крича:
— Назад! Назад! Отходим на дальность их выстрела!
Крысы бросились от стен аббатства, сначала стремглав, затем пятясь, чтобы видеть летящие снаряды и лучше от них увертываться.
Марта сидела с трясущимися лапами. Все произошло так быстро! Сначала одни разговоры, а затем шум, суматоха, неразбериха… Она попыталась унять нервную дрожь.
Торан кивнул ей:
— Все отлично!
Снизу сквозь многоголосое чиханье донесся голос пиратского капитана:
— Эй, вы, там, наверху! Значит, так вы обращаетесь с мирными пришельцами? Добром не хотите? Ладно, мы вас выкурим. Выжжем.
Капитан зашагал к домику привратника. Команда тем временем приходила в себя. Раненые занялись своими увечьями, а пораженные перцем, чихая и спотыкаясь, неслись к пруду, не разбирая дороги.
Марта не скрывала своей тревоги: