Харальд поначалу всё следил глазами за Сувором, думая увидеть подле него дочь. Однако так и не нашёл её среди девушек, подносивших пиво гостям. Он даже хотел спросить ярла, отчего тот прячет любимицу, но не спросил. Незачем.
Хрёрек конунг звал датчан поселиться в крепости, подле своих кметей. Харальд сердечно поблагодарил, но в ответ сказал так:
– Мой отец замирялся с двоими великими предводителями. С тобой, конунг, и со вторым вождём, который не захотел больше здесь жить. Рагнар конунг велел мне посетить обоих, и я не могу выйти из его воли, а это значит, что путь наш ещё не закончен.
А не мне тебя поучать, ты сам знаешь: пока мы в походе, мы не ложимся у очага.
– И не пьём под закопчёнными стропилами, – добавил Эгиль. – Хорошо, кнез, что в этом доме нет очага и стропилам не над чем закоптиться! А то жаль было бы пронести мимо рта такое вкусное пиво!..
На пиру Харальд выпил не особенно много, потому что вождю следует сохранять ясный рассудок. Однако на следующее утро проснулся, с удовольствием предвкушая, как сейчас зачерпнёт ведёрко холодной речной воды и выльет себе на голову.
Ночной дождь кончился, и ветер трепал облитые ярким солнцем занавески шатра. Пока Харальд жмурил глаза и потягивался под одеялом, наслаждаясь щекоткой меховых волосков по голому телу, солнечный свет на занавесках несколько раз сменяла прозрачная тень от скользивших по небу облаков.
Потом он услышал снаружи голоса и сразу понял, что валяться дальше не стоит. Один из голосов был женский, тот самый, что вчера называл Сувора батюшкой.
Харальд проворно натянул штаны и выбрался из шатра.
Русоволосая всадница снова была здесь, и злой конь под нею косился, плясал, переливался дивными бликами чернёного серебра. Сегодня он был должным образом осёдлан и взнуздан, но Харальд невольно подумал, что всё равно вряд ли сладил бы с этаким зверем. Точно так же, как не всякий возмог бы, подобно ему самому, плавать по мелководью, стоя босыми ногами на вёртком бревне и отталкиваясь шестом. Или ходить по вёслам с внешней стороны борта, когда люди гребут… Всё так, но Харальд смотрел на отважную дочь ярла и по-мальчишески завидовал ей. При виде чужого искусства все собственные умения кажутся малозначительными, и ничего тут не поделаешь.
Со вчерашнего дня на речном берегу успел вырасти целый лагерь палаток. Сюда стеклись ладожане, намеренные уехать с датчанами и Твердятой. Несколько молодых словен, хмурых от сознания собственной невесёлой решимости, как раз вколачивали в землю распорки, возводя ещё одно временное жилище. Дочь ярла сидела подле них на коне и разговаривала с парнями. Харальд немного послушал и с сожалением убедился, сколь мало ещё удалось ему постигнуть гардскую речь. Когда говорили медленно – понимал, иногда мог даже что-то ответить. Девка же трещала, как сойка, слова от слова не различишь ни за что.
Харальд только уразумел, что она бранилась с воинами Пенька. Язвила как могла и, наверное, желала им утонуть по дороге. Возводившие палатку огрызались – скупо, с тяжким немногословием, присущим мужчинам. Харальд заметил шедшего в ту сторону боярина Твердислава и подумал, что гардский ярл непременно вмешается в перепалку, погонит девушку прочь. Ему этого не хотелось. Дочь Сувора была красива, а в междоусобные ссоры словен он не лез и лезть не желал.
Он подошёл и сказал ей:
– Здравствуй, белорукая. Велика моя удача, коли я встретил тебя здесь.
Девушка обернулась к нему и наклонилась в седле. Он заметил, что по скулам и переносью у неё щедрой полосой лежали веснушки, а к загорелой коже красиво льнули витые серебряные кольца, свисавшие с кожаной полоски на лбу. Тёмно-серые глаза смерили его, светясь откровенной насмешкой… а в следующий миг девушка выпалила что-то на своём языке – до того быстро, что Харальд ни крупицы не успел ухватить.
– Это, что ли, княжич заморский, Кожаных Штанов сын? – услыхали все остальные. – Хиловат ты что-то, мальчонка, для такого родства! Или вовсе уже измельчала порода?.. Поистрепались Кожаные-то Штаны?..
Харальд только понял, что его хотели поддеть. Плох тот викинг, который не сумеет достойно выслушать обидные речи и, усмехнувшись, метким словом срезать обидчика – чтоб впредь думал как следует, затевая поносить человека лучше себя.
Но для того, чтобы ответить, следовало сначала уразуметь произнесённое, и молодой датчанин обратился к подошедшему Твердиславу:
– Что сказала мне дочь Сувора ярла?
У того ухоженная борода стояла дыбом от свирепого гнева:
– Нечего тебе даже слушать, что всякая дурища сболтнёт!..
Это было сказано на языке вендов, чтобы поняли оба. Харальд пожал плечами:
– Если она сказала глупость, я пропущу её слова мимо ушей, потому что глупым людям свойственно говорить злые слова, не помышляя о зле. А если она нашла у меня какой-нибудь недостаток, я поблагодарю её и постараюсь избавиться от него!
– Она ожидала, что сын Лодброка окажется выше и толще, – перевёл Эгиль берсерк, помогавший словенам натягивать шатёр. Эгиль неплохо объяснялся по-гардски.
Харальд сощурился против солнца, глядя на девушку, и, тщательно подбирая слова, сказал на языке словен:
– А я ожидал, что такой воин, как твой отец, родит сына, а не болтливую дочь.
Девчонка недолго задумывалась над ответом:
– У добрых отцов дочери получаются лучше, чем у иных других – сыновья!
Она тоже перешла на вендский, которым отменно владела. Харальду показалось, будто она ещё и стрельнула глазами поверх его головы – на боярина Твердислава. Он даже задумался, ему ли предназначались её речи, но тут Пенёк шагнул мимо него и рявкнул, грозя кулаком:
– А ну, брысь отсюда, бесстыжая! К батьке ступай, пусть-ка зад тебе заголит да выдерет хорошенько! Скажешь – я велел! Знала чтоб наперёд, как старшего срамословить!.. Не то сам с лошади-то стащу и вмиг уму-разуму выучу!..
Народ, слыша громкие голоса, между тем подходил; появились воины из охранной ватаги и сам Замятня. Девка не стала дожидаться, пока Твердята выполнит свою угрозу или напустит на неё своих молодцев. Повернула коня, стукнула пятками по сытым серым бокам – и была такова.
– Не часто бывает, чтобы дети врагов становились друзьями, – сказал Харальд боярину. – Как зовут люди дочь Сувора ярла?
Твердислав был ещё красен и зол и никак не мог перевести дух после случившейся перепалки. Чувствовалось – что-то в словах девушки насчёт сыновей и отцов задело его за живое.
– А ну её!.. – в сердцах плюнул он наземь. – Одно слово, Крапива!..
Очень скоро выяснилось, что девушка по имени Крапива уехала не насовсем. Харальд стоял по колено в воде и вытирал лицо полотенцем, когда она появилась снова, и не одна. Она ехала рысью, а за ней, на ходу засучивая рукава, бежало десятка полтора отроков – все дюжие, как на подбор. Великого ума не требовалось угадать, что сейчас будет.
И может, вправду пошли бы в ход сперва кулаки, потом древки копий, а после и мечи, вынутые из ножен, – и как знать, не в крови ли захлебнулся бы шаткий мир между двоими князьями, а заодно и датское замирение?.. Известно же, от каких пустяков возгораются распри между правителями. И войны, опустошающие державы…
Однако на сей раз Боги не попустили.
– Стоя-а-а-ать!.. – раскатился над берегом голос боярина Сувора.
Крапива, услышав батюшкин окрик, первой смутилась и придержала коня, а за нею остановились и отроки. Возле шатров Твердислав Радонежич утихомиривал Замятню и датчан, приготовившихся к нешуточному отпору. Те и другие чувствовали себя оскорблёнными – не дали почесать кулаков, как с таким примириться?.. Но вот наконец сшибку удалось отвести, и два боярина сошлись посередине.
– Ты!.. – первым начал Твердята. – Девку свою, перед людьми посрамление, когда наконец ремнём вразумишь?