— А я бы чувствовал себя более спокойно, если бы мог поверить, что тебя устроит, чтобы мы оба привезли его твоему… нанимателю, Хасс! Ты же видел, как я уходил в пески, чтобы откопать амулет. Он у нас.
— Конан, ты мне нравищься. Ты боец, и ты довольно благоразумен, и я думаю, что ты честный юноша. В…
— Если бы у меня было больше благоразумия, я, вне всякого сомнения, был бы менее честным, — сказал Конан, лицо которого потемнело при слове «юноша».
— Я не верю в это. В любом случае, я знаю своего господина. Я знаю, что он вознаградит нас обоих. У меня нет причин желать тебе зла или пытаться отобрать у тебя амулет. Даже если бы мы были врагами, я препочел бы лучше пересечь пустыню с тобой, чем в обиночку!
Конан резко рассмеялся.
— Я могу назвать человека, который желает мне зла и у которого к тому же есть причины попытаться отобрать у меня амулет… предпочтительно сняв его с моего трупа!
— Та замбулийка.
— Да!
— Ты считаешь, что амулет был на ней, когда Хисарр Зул расплавил его, превратив в каплю желтого металла.
— С утопленными в ней тремя самоцветами. Я не думаю, что она сняла бы его. Бедная Испарана! Хорошая воровка, и так умна — и на нее так приятно смотреть, Хасс.
— Хорошая награда за ее воровство, я так считаю, — сказал Хассек, игнорируя тот факт, что он сам, посланный для того, чтобы украсть амулет для человека, который не был его владельцем, ехал теперь в компании вора. — И она не была твоей.
— Нет.
— Ц-ц. А теперь эта ее красивая грудь может быть покрыта шрамами от ожогов.
— Может.
— Ты, похоже, э-э… не слишком огорчен, мой друг.
Лошади шли на юг, оставляя позади Ущелье Песчаного Чудовища и Драконовы Холмы. Две вючные лошади шагали позади, несомненно, оскорбленные тем, что их каждый второй день превращают из верховых скакунов в рабочий скот. Только прекрасное животное под Конаном, казалось, узнавало свое прозичное имя; Хассек называл «Железноголовым» любую лошадь, на которой он ехал в данный момент. По крайней мере, как сказал он Конану, именно таким было значение иранистанского слова, с которым он обращался к животному.
— Она пыталась убить меня, Хасс. А вообще-то потом еще раз: три раза! И оставила меня умирать или быть убитым этими хорезмийскими работорговцами. И учти, это после того, как я спас ее от них! Только потому что она свалила меня таким предательским ударом, мы оба провели годы в этой их веренице невольников.
— Годы!
— Так мне казалось, — прорычал Конан. — День без свободы — год для киммерийца.
— Конан… насчет Глаза. Раз Хисарр сделал так, чтобы компоненты копии, соединившись, уничтожили ее, — значит, он должен был видеть оригинал, — Хассек поправил ширинку своих мешковатых шаровар. — Я имею в виду, в то время.
— Это было поручение, которое я должен был выполнить для него, — сказал Конан. — Он ограничил меня во времени; мне пришлось отнести ему Глаз. Конечно, он его видел. Он просто его не получил.
— Мне больно за него. Но в таком случае… Конан… мне кажется странным, что после того, как ты вернулся с амулетом в Аренджун, и показал его Хисарру, и убил Хисарра… кажется странным, что ты потом снова оставил Аренджун и поехал в пустыню, чтобы закопать там Глаз.
— Сомневаешься в моем слове, а, Хасс?
Хассек слегка потянул левый повод и оглянулся через плечо на своего попутчика, который поправлял повязку на лбу. Хассек был не так уж далеко впереди; правый бок Железноголового практически терся о нос лошади Конана. Киммериец дал этому гнедому животному имя Гнедыш. Оно вполне выполняло свое назначение. Другую лошадь он называл Лошадь.
— С большой осторожностью отношусь к этому, ты, сын киммерийца, потому что ты едешь у меня за свиной!
Конан улыбнулся, потом засмеялся.
— Ну ладно. Если бы мой рассказ был ведром, то в нем было бы столько дыр, что там не задержались бы и две капли воды. Я не закапывал Глаз Эрлика в пустыне.
— Ты спрятал его в Аренджуне? — Хассек хлопнул себя по лбу. — Вместе с лошадьми!
Конан покачал головой.
— Он все это время был при мне, Хассек.
Хассек выругался — на двух языках и упоминая четырех разных богов. Конан ухмыльнулся и кивнул со знанием дела. Человеку полезно ругаться, а способность разнообразить языки может здорово помочь.
— Но почему…
— Мне показалось неплохой идеей позаботиться о том, чтобы мы оба оставались беглецами и выбрались из Шадизара — и проехали мимо Аренджуна, — прежде чем я сообщу тебе, что эта штуковина у меня, Хасс. Когда мы с тобой наедине, я думаю, я могу с тобой справиться.