Как мы и условились, я первым ринулся наверх:
– Повольники, казаки! Все к бортам! Прижаться к бортам, выйти из боя!!!
Дружинники и ротники услышали мой голос, принялись спешно отступать к фальшборту; замершие на палубе фрязи, коих осталось не более полусотни, также начали сбиваться в кучу. Но в то же время на кормовой надстройке я разглядел арбалетчиков, принявшихся спешно взводить свои самострелы… Ну конечно, теперь-то хаос боя не мешает им целиться!
– Стрельцы, бей по арбалетчикам! Адыгэ, вперед! Руби!!!
Тетивы запели практически одновременно, но хлопки самострелов мгновенно потонули в диком реве и вое рванувших на палубу черкесов! Я как можно скорее отступил к фальшборту, дав дорогу истощенным горцам – последние ринулись на врага с такой безумной яростью, что мне стало не по себе… Даже самые измученные из невольников обрели силу крепких, здоровых мужей, пусть и ненадолго. Так что и сами генуэзцы невольно попятились назад под психическим напором адыгэ…
Вперед вырвался крепкий молодец, несущий в руках мою секиру; арбалетные болты унесли жизни его товарищей, но смерть пощадила храбреца. По крайней мере, до момента сечи; я еще успел разглядеть, как черкес молниеносно рубанул по замершему на пути генуэзцу, попытавшемуся подставить баклер под рухнувший сверху чекан… Фрязя мог спасти лишь маневр или собственный опережающий удар. Однако, дрогнув при виде разъяренных рабов, ринувшихся в атаку, и утратив мужество пусть на краткое мгновение, он не сделал ни того ни другого. И тотчас рухнул на палубу, заливая доски кровью из глубокой рубленой раны, перехватившей ключицу и грудь…
Яростная схватка на корабле очень быстро превратилась в кровавую бойню. С очень большими потерями с обеих сторон – атакующие явно решились заплатить за возмездие любую цену и не дарят пощады никому. Адыгэ хватают оружие на палубе или забирают его из еще теплых рук павших генуэзцев; ни те ни другие, за редким исключением со стороны фрязей, не успели облачиться в броню. Так что дерутся на равных, но черкесов больше, и к черкесам присоединились новые пленники, покинувшие палубу гребцов.
На наших глазах невольники захлестнули бывших господ неудержимой волной ярости и стали! И спустя минут пять хаотичной яростной сечи они уже пробились на боевую площадку в хвосте судна… Ют, если я не ошибаюсь? К концу боя на нем укрылись лишь несколько арбалетчиков и пара воинов в хорошей броне – возможно, офицеры. Но, так или иначе, рукопашная схватка на юте заняла считаные секунды, и сохранить жизнь офицерам ради выкупа никто не пожелал…
Я удивился, когда с юта спустился все еще живой черкес, до самого конца рубившийся моим чеканом. Окровавленный (но, как кажется, забрызганный именно чужой кровью), тяжело дышащий горец приблизился ко мне и протянул липкий, столь же грязный чекан. После что-то громко произнес, возвысив голос… Однако же я разобрал лишь одно слово – Екеж, показавшееся мне смутно знакомым.
– Княже, он говорит, что обязан тебе своей свободой и считает тебя своим господином, пока не спасет уже твою жизнь. Примешь ли ты его службу?
На мгновение заколебавшись, я все же уточнил:
– Это честный человек?
Выступивший из темноты переводчик из числа невольников согласно кивнул головой:
– Насколько мне известно – да. В плавании он старался поддерживать товарищей и помогать им – и не только касогов. Его зовут Екеж.
– Что же… В таком случае переведи Екежу, что я принимаю службу столь славного витязя и оставляю ему подаренное мной оружие.
Черкес, выслушав перевод толмача, лишь согласно склонил голову, опустив топор. Вот и еще один воин в мою дружину…
Глава 3
Липень (июль) 1382 года от Рождества Христова. Гавань Порто-Пизано
Бой на остальных галерах постепенно затих – пусть и позже, чем на нашем корабле. На одном судне схватка кипела еще минут так десять, не менее! Хотя я предупреждал ватажных голов о рабах-гребцах, люто ненавидящих господ-генуэзцев еще до начала абордажа… Ладно, где смогли, там освободили по ходу схватки, и, надеюсь, действительно серьезных потерь нам удалось избежать. Увы, в настоящий момент нет никакой возможности выяснить реальное положение дел.