Знающий, уверенный вид Умара подтвердил это. Он шептал теперь, чтобы усилить ужас того, что рассказывал:
— Мой господин требовал своего врага к себе. Но маратхи дали слово радже Танджора. И Чанда Сахиб был приведён именно туда, где он приобрёл Тричинополи столько лет назад, и в этом храме они разделили его: его тело — для раджи, а голова — для моего господина.
Арка входа была узкая, и им пришлось въезжать в город по двое, раздвинув собравшуюся толпу. По мере продвижения в крепость подъём становился всё круче, и стены окружающих зданий вдоль улицы, казалось, наклонялись над ними. Сопровождение оставило их. Шум города стих за стенами. Они спешились на жаркой и пыльной площадке, где ощущался запах розовой воды, разбрызганной для придания аромата воздуху, и на проходе были разложены ковры. Он и Лоуренс шли впереди, за ними — Клайв и Дальтон, затем — остальные, по порядку их звания во главе с Джингенсом. Все они шли вдоль прохода, ограждаемого с двух сторон стражниками в кольчугах, круглыми щитами и фитильными мушкетами, подобными гибридам прошлого и нынешнего века. Он улыбнулся втайне той новой преданности, которую эта почётная охрана проявляла их нынешнему господину.
Ковровая дорожка вела во внутренний двор, где собрались несколько сот людей в тюрбанах; и когда открылись ворота, он увидел Мухаммеда Али Хана, облачённого со всей пышностью, совершенно спокойного, стоявшего под навесом и обвеваемого опахалами из перьев. Ниже стояли его офицеры в богато расшитых джамах.
Хэйден наблюдал за происходящим. В тот момент, когда набоб опустился на покрытый драгоценностями маснад, небывалое правление началось в Индостане: правление единственного и неоспоримого местного князя, поддерживаемого Ост-Индской компанией. «Кто будет сомневаться, — думал он, — что будут и в дальнейшем подобные ему? Может быть, в соперничестве между англичанами и французами будет раздельное правление частями бывшей империи, поделённой на сферы влияния?»
По мере того как приближённые Мухаммеда Али произносили бесконечные церемониальные речи, он разглядывал князя и видел перед собой нового человека. Не было больше того стеклянного взгляда, жестокости манер. Он выглядел теперь смягчённым и спокойным, даже величественным, слегка наклоняя в приветствии голову, встретившись взглядом с Лоуренсом, а также и с ним, без признаков враждебности.
Хэйден на какой-то момент испытал замешательство. В прежние времена в Аркоте о подобной благосклонности не могло быть и речи. И дело не в победе над французами и не в его официальном ранге посланника. Мухаммед стал человеком, обретшим новое понимание и видение. Что смогло распечатать его сердце? Он видел, как набоб отвёл взгляд и поднял глаза, и невольно его собственный взгляд последовал туда же, к маленькому балкону с решёткой, с широкими проёмами и бисерным экраном вокруг него.
Лучи яркого солнца пронизали галерею наверху, высветив глаза, сверкавшие там из-за шалей самых разных цветов: жёлтого и оранжевого, лимонного и жемчужно-голубого. Но его пронзили глаза женщины в красной вуали. Напряжённо вглядываясь, он увидел, как её рука поднялась, задержалась на секунду и затем упала вновь.
Ясмин...
Как будто электрическая искра проскочила между ними. И этим еле заметным жестом был сказан миллион слов, и он узнал всё, что таило её сердце.
Рядом с ним Роберт Клайв тоже взглянул наверх.
В переднем ряду балкона солнце бросало рисунок прозрачной бисерной занавеси на изумрудный лиф платья, на бледные руки в золотых браслетах и на ещё более бледное лицо, обрамленное заплетёнными медными волосами, с драгоценной серьгой, украшающей нос.
Клайв продолжал глядеть в течение нескольких секунд, затем отвернулся, с безжизненным остекленевшим взглядом, с губами, сжатыми в одну линию. В ответ ему не последовало ни единого признака узнавания от беременной женщины, которую Мухаммед Али Хан сделал своей первой женой.
Хэйден видел, как лицо Клайва превратилось в маску смерти. Он понимал его, зная, что в этот час триумфа он утратил всё, на что надеялся.
Клайв покидал Аркот на следующий день. Услышав о его отъезде, Хэйден вышел поддержать его уздечку и обменяться рукопожатиями.
— Куда теперь? Сен-Дэвид? Или Мадрас?
— Мадрас. А ты?
— Я останусь здесь ещё на день.
— Тогда ты более храбрый, чем я.
— Получить такой комплимент от «Доблестного в войне» — это слишком, Роберт.
— К этому титулу можно теперь добавить: «Несчастный в любви». — Клайв улыбнулся горечи своего признания. — Мне следовало бы ожидать этого. Так играет с людьми кисмет. Победишь в войне — проиграешь в любви. Никакой разумный Бог не пожелает вложить оба эти таланта в единое тело. Взгляни на французов!