«Эти ничтожества считают себя высшим сословием и проявляют слишком мало уважения, — думал Мухаммед. — Они слишком быстро богатеют, торгуя с европейцами. Но этому будет положен конец. Мой отец слишком снисходителен. Я не потерплю индусов на дворцовой территории, когда стану набобом. В конце концов, разве их собственная святая книга, Гита, не утверждает то же самое? Лучше исполнять в несовершенстве свой собственный закон, чем в совершенстве чужой. Человек не согрешает, когда исполняет обязанность, возложенную на него от рождения».
Мухаммед закрыл глаза, но знал, где сейчас находится, с точностью до шага. Вот здесь должен быть человек с огромным животом, а там — старый Гуджарати с торчащей бородой, который сидит, окружённый столбиками монет и сыновьями, постукивающими на счётах. Зов муэдзина становился всё громче, и вскоре они поравнялись с мечетью, возле которой бродило несчётное количество нищих.
«Нищие собираются здесь как вши под пыльным навесом. И действительно, разве Святой Коран не устанавливает благотворительность пятым столпом ислама? Но как нищие-индусы узнали об этом? Ведь для них единственным прибежищем являются их нелепые страшные боги».
А здесь, в тёмных ущельях между высокими стенами из кирпича и уродливыми мазаными гопурами, обитают настоящие монстры! Не просто девочки из касты неприкасаемых, берущие напрокат младенцев, чтобы попрошайничать; не убогие инвалиды, живущие милостыней, но страшные человеческие уроды. Эти существа, поражённые недугами, демонстрируют свои фантастические уродства за маленькую монетку. Вот мужчина с гигантской мошонкой, подобной огромной тыкве, которую он толкает перед собой в тачке. Одна его нога нормальная, другая — слоновья. Вот мальчик-паук, сидящий в расселине стены, своём постоянном доме, с руками и ногами, скрученными за спиной. Тут и прокажённые с их стёртыми, съеденными болезнью чертами лица, и женщины из касты неприкасаемых, которые душат своих дочерей и обрекают сыновей на жизнь попрошаек, уродуя их намеренно, так что нанесённые ранения никогда не заживают. Жалость вызывает и слепота, и язвы, и сознательно сломанные и перекрученные конечности. Нет такой хитрости, на которую не пошли бы некоторые из этих честолюбивых матерей, чтобы одарить своё потомство таким страшным преимуществом в суровом соперничестве за получение милостыни. «Благодарю за то, что Аллах сотворил меня в телесной целостности, и за то, что имею мать, для которой я — центр вселенной, — думал Мухаммед. — Надира-бегума — единственная во всём мире, кому я могу полностью доверять. Она одна совершенна».
Его мысли с унынием обратились к Анвару уд-Дину. «Мой отец знает, как сильно я желаю стать набобом, — думал он удручённо, — но Махфуз пользуется его благосклонностью, поскольку он — старший сын и очень похож на своего отца. Он должен бы знать, что я никогда не удовлетворюсь теми подачками, которые мне иногда бросают. Когда-нибудь он поймёт, что я — не собака, ожидающая под окном цыплячьих костей!
В свой день рождения отец сделал Махфуза преемником. А я? Что же я? Он дал мне губернаторство в Тричинополи! Ха! Второй город Карнатики, как он называет его. Тричинополи! Я — килладар крепости, построенной на голой скале в самой удалённой южной окраине страны, несчастного города, окружённого врагами, с малым и ненадёжным доходом и репутацией города, которым трудно управлять. Тричинополи! Смехотворное место! Это — оскорбление! Но скоро я отплачу за него. С Божьей помощью я создам самое идеальное исламское государство на земле».
Они подъехали ко дворцу. Створок ворот у въездной башни не было; они были сняты после предыдущей осады, но за открытыми воротами следовал крутой подъём, вымощенный камнем, легко преодолеваемый слонами с царской свитой, но трудный для лошадиных копыт. В камнях этой наклонной мостовой были высечены желобы для отвода огромного количества мочи с сильным запахом, которую эти царские животные почему-то находили нужным испускать, как только оказывались перед подъёмом.
Дозорные на стенах были вооружены длинноствольными мушкетами либо мечами и круглыми щитами. Солдаты стояли в воротах на каждом из контрольных пунктов. Страшная мысль вдруг поразила Мухаммеда: «Аллах всемилостивый, что, если в моё отсутствие произошёл переворот? Что, если Махфуз уже нанёс свой удар? Прошедшие недели были очень удобным временем для этого. Быть может, моя мать уже мертва или, что ещё хуже, — у него в заточении. Что мне делать?»
Паника охватила его. Он лихорадочно искал в окружающем каких-либо признаков неблагополучия, которые указывали бы на неожиданные события; но дворец в Аркоте казался таким, как и прежде, когда он оставил его. Резиденция набоба с белыми мраморными колоннами и резными панелями, а также внутренний двор, холлы и павильоны с куполами жили прежней спокойной жизнью. В них были видны те же, знакомые ему, люди, верные отцу.