— Даже если я прикажу повесить тебя на воротах замка, или использовать как мишень для лучников, это не уменьшит моей вины, — снова прорычал Дмитрий, и попытался пнуть ловко увертывающегося Ставроса ногой, — ведь перед господином герцогом за все, что происходит в моем лене, отвечаю я, и только я! Если бы даже герцог Ги и посмотрел на это сквозь пальцы по отношению ко мне, в чем я, зная его нрав, сомневаюсь, то какой пример мы подадим остальным вассалам? Долго ли продержится герцогство Афинское, если каждый будет наживаться на казне и нарушать законы по своему усмотрению?
— Никто об этом не знает, ваше святейшество! Святой, истинный крест, — Ставрос поднялся на ноги, но предпочитал держаться на безопасном расстоянии от сеньора, которого он готов был и Господу богу уподобить, только бы избегнуть неминуемой кары, — все мотальщицы живут здесь же, на сеновале, — при этих словах физиономия Ставроса зарделась, под стать пострадавшему уху, — мальчишка тоже. Рабочие — мои троюродные братья, бывшие рыбаки.
При слове «сеновал» мотальщицы, которые на протяжении всей сцены сидели тише воды, ниже травы, заметно оживились. Самая молодая, глядя на Ставроса, покраснела до корней волос, а две постарше захихикали, и стали о чем-то перешептываться, время от времени бросая оценивающие взгляды на Дмитрия.
— Да как ты не понимаешь, дурья башка — продолжал кипятиться Дмитрий — они же все ходят к Дионисосу на исповедь, ну а тот ведь продаст тебя — глазом моргнуть не успеешь, уже и продал, как пить дать.
— Да тут вот такое дело — смущению Ставроса, казалось, не было предела. Он выставил из-под рубахи волосатую ногу в сандалии, и начал чертить на полу какие-то фигуры — отец Дионисос от мотальни на святой храм две десятины доходу получает. Рисунки сей машины не кто иной, как он, привез из монастыря, где раньше послушествовал, до рукоположения в сан, и мне передал.
У Дмитрия отнялся язык. Он еще раз замахнулся на съежившегося в ожидании удара толстячка, но не ударил, а хорошенько встряхнул его за шиворот и тоном, не допускающим ни малейших возражений, произнес:
— Машину разобрать. Мальчишку и мотальщиц — в дворовую прислугу, и не выпускать из замка. Тебе всыплем горячих, но так, чтобы вилланы не видели, и я обо всем господину герцогу доложу. Лгать ему не могу. Так что твоя и моя судьба будет в его руках. Кстати, о какой еще свадьбе ты тут заикался, вражий сын?
Оставив перепуганного плута наедине со своими мыслями, Дмитрий покинул давильню, и вернулся в замок.
А еще через пару недель, когда Дмитрий вновь приехал в Фивы по какому-то очередному «чрезвычайно неотложному делу», улучив минуту, к нему подошел старик-кастелян, и произнес длинную и путаную речь, полную намеков и красноречивых недомолвок. В конце концов, он отбросил придворное словоблудие, и доверительно сообщил, что если сир Дмитрий Солари, шевалье де Вази обратится к герцогу с просьбой руки и сердца его любимой племянницы, то, скорее всего, получит согласие, и будет благословлен своим государем. Только вот, перед этим, конечно, ему стоило бы перейти в лоно римской церкви.
Капеллан фиванского командорства ордена Храма, отец Фрицци, к которому Дмитрий прискакал через несколько дней, внимательно выслушал его просьбу, и согласился провести обряд причастия, а вслед за ним и обручения. Несмотря на непрекращающиеся споры о символе веры между римскими папами и константинопольскими патриархами, католическая церковь не считала православие грехом, признавала крещение греческим чином, и не требовала от обращенных покаяния.
Исповедь, причастие, и месса произвели на Дмитрия неоднозначное впечатление. С одной стороны, песнопения братьев-тамплиеров, крестный ход, да и вся обстановка в недавно отстроенной часовне со стрельчатыми окнами и яркими цветными витражами, ничем не напоминала с детства привычные тяжелые греческие молебны. Но с другой, стороны, после проникнутой духом смирения и покаяния православной службы это действо, не воспринималось до конца всерьез. Впрочем, жизнь Дмитрия была столь насыщена любовью к Анне и мирскими заботами владетельного сеньора, что он об этом не особо задумывался.
В следующее воскресенье после причастия, с согласия герцога, там, же, в часовне фиванского командорства, Анна и Дмитрий были обручены.