— Вы как всегда точны и лаконичны, мессир — отозвался де Ту — не представите ли вы мне в свою очередь вашего спутника?
— С удовольствием, мой дорогой Тибо. Это сир Дмитрий Солари, шевалье де Вази, собрат ордена и вассал герцога Афинского. Он оказал Храму много услуг и облечен полным моим доверием.
Не слезая с коней, де Ту и Дмитрий поприветствовали друг друга вежливым наклоном головы, а вслед за тем все трое обратились к ожидавшим в стороне туркам. Это были сами предводители обоих отрядов, эмиры Салих и Мелик. Де Фо, перейдя на тюркское наречие, вступил в длительные переговоры.
Беседа, содержание которой Дмитрий не улавливал, проходила на повышенных тонах, и казалось, что в любую минуту все присутствовавшие схватятся за оружие. Но, глядя как спокойно реагирует на происходящее де Ту, он понял, что это просто манера общения, и также успокоился.
Вскоре переговоры завершились. Увесистый мешок с золотыми монетами перекочевал из седельной сумки приора в руки одного из эмиров, и договаривающиеся стороны, обменявшись еще несколькими гортанными фразами, наконец-то разъехались.
Распрощались они и с де Ту, который ускакав вслед за своими союзниками, успел весело крикнуть — до скорой встречи, мессир!
Отряд отправился в обратный путь.
— Что происходит, мессир Ронселен? — спросил Дмитрий.
— Происходит то, что мы, дорогой мой шевалье, выиграли эту войну чужими руками. С морейских тутовников, здешних виноградников и оливковых рощ, а также в виде церковной десятины, Орден имеет ежегодный доход в восемьдесят тысяч золотых иперпиров. Этой суммы вполне достаточно для того, чтобы содержать в Заморье несколько крепостей с большими гарнизонами. Полвека назад мы сделали большую ошибку, позволив императору Генриху лишить нас владений в Фессалии. Поэтому мы сообщили венецианцам, когда и на чем будет доставлена казна для расчета с турецкими наемниками, и дважды эти деньги становились добычей корсаров. Затем я отправил верного человека в Константинополь. Де Ту не спал ночами, думая, как остановить греческое нашествие на франкские земли. Труднее всего было уговорить его выступить тайным посредником между мной и иконийскими эмирами, но и это, как видишь, удалось.
После мы заручились поддержкой князя и его деньгами, и вот, полчаса назад, наняли для него все турецкое войско. Как только с перевала сойдет снег, мы выступим из Велигости и одержим блестящую победу. Таким образом, государство франков в Греции продолжит свою славную историю, как я полагаю еще на очень много лет.
Мысли вновь прервал ле Бон — а как происходила последняя битва, сир? Вы приняли в ней участие?
— Дождавшись, когда дороги очистятся от снега, мы перешли перевал и разбив лагерь в полудне пути от Мистры, стали готовиться к сражению.
Наутро в одной из долин мы и греки, которые на сей раз, чтобы противодействовать рыцарской коннице, подготовили много тяжелых пехотинцев-копейщиков, выстроили боевые порядки и начали сходиться.
После того, как войска сблизились на расстояние полета стрелы, турки набросились с тыла на своих союзников. Сказать, что у греков началась паника, это значит, ничего не сказать. Лишь небольшой отряд, охранявший греческих военачальников — Фила, Макрина и Каваллария смог подняться в горы, и укрыться в одной из пещер. Как ни странно, но их до последнего защищали наемники сарацины. Их предводитель был тяжело ранен и достался мне в качестве пленника.
Долгий вечер наконец завершился, и Дмитрий, пожелав всем спокойной ночи, отправился спать.
Утром он прежде всего посетил своего именитого пленника Тенгиза, который, как выяснилось еще в дороге, оказался племянником мамелюкского визиря, происходившего из одного рода с султаном. Несмотря на долгий путь на трясущейся телеге, он почти оправился от двух рубленых ран, и пытался передвигаться по комнате, в которую его поселили по приказу Дмитрия.
— Это и есть твой замок, франк? — ехидно спросил мамелюк, с трудом подбирая греческие слова, — бедно живешь, однако.
— Я же не сын визиря — парировал, нахмурившись, Дмитрий.
— А что это за иудей с утра пораньше ко мне пыталась сунуться? Еще раз увижу — уши отрублю, и скормлю собакам.
— Этот иудей, Тенгиз, на самом деле грек, христианин и мой управляющий, которому, кстати строго-настрого приказано, чтобы ты не испытывал ни в чем нужды.
— Да уж, — фыркнул тот, оставшись по поводу происхождения Ставроса в своем первоначальном мнении, — вот не было счастья, чтобы обо мне заботился представитель этого зловредного племени.