Тридцать лет назад они сидели в точно таком же баре, как «Голливуд». Ральф с черными от въевшегося металла руками, и вечно озабоченный Хьюго Фарр с цементными пятнами на джинсах и рабочих ботинках, и чистюля Чарли Калакос, и Джоуи Прайд, который пришел раньше других и уже успел уговорить кувшин пива, отчего теперь начинал чувствовать сладкое забытье. Все четверо находились на том этапе жизни, когда она должна меняться. Но для них она будто остановилась.
В жизни есть некая линия, объяснил мне Джоуи, которую трудно разглядеть, поскольку она размыта. По одну ее сторону все мечты сбываются, по другую – так и остаются бесплодными фантазиями, в которые веришь только для того, чтобы не умереть с тоски (Джоуи назвал их «мечтами идиотов»). Все четверо никак не могли перейти эту черту.
Ральф гнул металлические заготовки на заводе Карлова, русского сукина сына. Ему хотелось открыть мастерскую – ничего особенного, не «Стандарт пресс стил», просто что-то свое. Но Ральф был бабником, и всегда находилась женщина, на которую он спускал деньги. Его мечта о том, чтобы стать самому себе хозяином, была такой же пустой, как его банковский счет.
Хьюго тоже мечтал о собственном бизнесе. Хотел заделаться магнатом. Он поступил в колледж, но взял академический отпуск, когда его отец заболел. Он думал, что заработает немного денег, поможет матери и вернется к учебе. По какой-то причине план не удался. Хьюго так и остался на стройке. Он укладывал бетон, брал у подрядчика авансы и засиживался допоздна в барах, стремясь забыть о колледже и о стройке.
Все, что хотел Чарли, – это сбежать от матери, найти себе девушку, купить дом и зажить самостоятельно. Это была его «мечта идиота». Она представлялась ему такой грандиозной, что он боялся ее осуществить. И вот вечерами он сидел с приятелями в баре, дул пиво и не замечал, как проходят годы.
Джоуи был самым здравомыслящим в этой компании, хотя официально его признали ненормальным. У него было две судимости. В первый раз его арестовали за угон машины, а второй – несколько лет спустя – за то, что он на улице, размахивая пистолетом и огромным деревянным крестом, внушал прохожим, будто Джимми Хендрикса распяли за грехи. Он всегда любил мощные автомобили, мечтал собирать их и с ревом носиться по бульварам. Но когда его в конце концов выпустили из психиатрической больницы штата, он смог найти только одну работу – водителем такси. Он уверял всех, что занимается извозом временно, однако это «временно» тянулось уже дольше его тюремного срока. Для Джоуи жизнь тоже как бы остановилась.
И вот они сидели в баре, проклинали судьбу, с которой тем не менее смирились, как с изношенными, но удобными джинсами, и гадали, заглянет ли к ним Тедди Правитц.
Тедди был ловким парнем – он сумел вырваться из повседневной суеты. Уехав из Филадельфии на Западное побережье, он стал для них чем-то вроде легенды – не столько человеком из плоти и крови, сколько воплощением успеха, не выпавшего на их долю. Они не пытались выяснить, чем он промышляет на западе, но были уверены, что у него жизнь сложилась куда лучше, чем у них. И вдруг он вернулся. Все четверо думали, что Тедди приехал домой, дабы поздороваться со старыми друзьями, опрокинуть стаканчик, выпить пива и немного поболтать. Но они ошибались.
Он вошел в бар как иностранный властелин. Его встретили громкие приветствия, веселые возгласы, шлепки по спине и плеск разлитого пива. Он пару раз угостил всех выпивкой, сверкая улыбкой и будто невзначай демонстрируя толстую пачку денег. Он гордился собой. В его манерах проскальзывала какая-то шероховатость, что-то калифорнийское, словно солнце Западного побережья выжгло в нем все приметы родной местности. Казалось, что через минуту он оседлает доску для серфинга и помчится на ней по Броуд-стрит, сияя улыбкой и яркой жилеткой под хиппи. Он словно явился из другого измерения, радостного, светлого и таинственного. Он был ослепителен.
Друзья расположились в задней кабинке. Четверо закидали вопросами пятого, но тот отвечал лаконично.
«Где ты был, Тедди?» – «То здесь, то там». – «Женился?» – «Не-е». – «Работаешь?» – «От случая к случаю». – «Много зарабатываешь?» – «Более чем достаточно». – «Вернулся навсегда?» – «На время». – «Почему?» – «Есть причина». – «Закажем еще, Тедди?» – «Конечно. Я угощаю». – «Ну, давай рассказывай, зачем вернулся?»
«Ребята, – сказал он наконец, сияя глазами. – Я вернулся только по одной причине: чтобы дать вам шанс выбраться из этой дыры. Последний шанс на освобождение».
– Интересно, – сказал я, – что-то вы, ребята, не похожи на освобожденных.
– В том-то и дело, – вздохнул Джоуи. – Тридцать лет спустя мы по-прежнему бедны как монастырские крысы и все еще пытаемся изменить свою жизнь.
– Но картина была только частью добычи. В фонде Рандольфа взяли много другого – драгоценные камни, золото и даже кое-какую наличность. Вы чертовски хорошо поживились.
Они не ответили. Малыш Джоуи и Дубина Ральф хмуро уставились на свои кружки. Джоуи поспешно допил пиво, схватил кувшин, вылил себе остатки и залпом проглотил.
– Что случилось с добычей? – спросил я.
– Мы кое-что получили, – сказал Джоуи. – Свою долю наличных.
– А остальное?
– Исчезло, – сказал Ральф.
– Как?
– Разве это важно?
– Мы сейчас толкуем о том, как бы все это вернуть, – сказал Джоуи. – К нам подходил один тип. Он знает, что мы давно знакомы с Чарли и что можем на него повлиять, поскольку мы старые закадычные друзья и в свое время были в одной компании.
– Кто сделал вам предложение? – спросил я.
– Это не важно, – ответил Ральф.
– Нет, важно.
– Он вроде как крутой и хочет сохранить все в тайне. Но предлагает достаточно, чтобы мы заинтересовались. Скажу больше: этот тип дает достаточно, чтобы мы немного рассердились, если не получится так, как он хочет.
– Немного рассердились?
– Да. Вот и вся история. Передай Чарли, что уловом надо делиться по справедливости. Передай, что бейсбольных бит не будет.
– Это угроза, Джоуи? – спросил я.
– Нет-нет, ты меня неправильно понял. Я такой же добрый, как Чарли. Разве я недобрый, Ральф?
– Он добрый, – подтвердил толстяк.
– Просто мы давно не играли в бейсбол и хотим поиграть в другую игру. Как в старые времена. Передай Чарли насчет бейсбольных бит, и он поймет.
– Хорошо, передам, – сказал я. – А вы, если снова появится ваш крутой, дайте мне знать. – Я вручил каждому свою визитную карточку. – Вы говорили кому-нибудь об этом предложении?
– Да, людям, которых оно могло бы заинтересовать.
– Например?
– Твоему отцу.
– Ладно. Впредь не трогайте его. Кому-нибудь еще?
– Матери Чарли.
Я закрыл глаза, покачал головой:
– Вы, ребята, еще глупее, чем я думал.
– Виктор, мы всего лишь подстраховываемся.
– Скорее, роете себе могилы. Вот что: прежде чем я что-то предприму, мне нужно знать – этот тип действительно крутой или только гнет пальцы.
– О, он действительно крутой, – сказал Джоуи.
– Откуда вы знаете?
– Он заплатил за знакомство. Дал по паре сотенных только за то, чтобы мы с ним поговорили.
– Не возражаете, если я взгляну?
– Я, к сожалению, уже истратил свои. Расходы и все прочее. У меня же счетчик в машине.
– Ну да, конечно. Как насчет вас, Ральф? Остались эти сотенные?
Ральф полез в карман брюк, достал золотой зажим для денег с каким-то медальоном, вынул пачку денег и развернул их.
– Ну, ты даешь, – сказал Джоуи. – Утаиваешь от меня деньги. Я же просил одолжить червонец.
– Я не говорил, что его у меня нет. – Ральф вытянул из пачки две стодолларовые купюры.
Они были новыми и хрустящими, как будто только что вышли из-под печатного пресса. Я поднес их к носу, втянул свежий запах типографской краски. И ощутил кое-что еще. Понюхал снова, на этот раз придирчивее. Какой-то дорогой цветочный запах. «Сукин ты сын!»
Лавендер Хилл.
Глава 24
– Виктор Карл у телефона.