— Он одичает, — предупредила девушка.
— Он и так дикий, — заметил я.
— Он станет опасным, — сказала она.
— Он опасен даже сейчас, — пожал я плечами, расстегивая толстый, кожаный ошейник, усыпанный стальными шипами, охватывавший шею гигантского, хромого слина.
Отбросив ошейник, я указал зверю на лес. Большие круглые глаза Рамара, словно насмешливо, уставились меня.
— Да, друг, — кивнул я. — Иди.
Протестующее рычание заклокотало в горле зверя. Он, казалось, обвил меня своим гибким телом, но я оттолкнул его от себя.
— Иди, — строго сказал я. — Да, я так хочу.
— Но он не хочет уходить, — прокомментировала девушка.
— Иди, — велел я слину.
Внезапно, повинуясь импульсу, я опустился на колени и, обхватив его массивную шею руками, зарылся лицом в мех на его плече.
— Вы плачете, — заметила она.
— Нет, — буркнул я, вставая на ноги и вытирая глаза тыльной стороной ладони.
— Вы плачете, — повторила брюнетка.
Я не счел нужным отвечать на столь глупое утверждение.
Рамар заскулил.
— Лес там! — сказал я ему, обхватив его голову руками и поворачивая к лесу. — Там твой дом! Иди туда! Беги!
Я смотрел вслед уходящему, подволакивая левую заднюю лапу слину, пока тот, наконец, не исчез за деревьями, после чего обернулся, и окинул взглядом девушку.
— Вытри слезы со щеки, — бросил я ей.
Она послушно провела ладонями по лицу.
Безусловно, эмоции приемлемы для женщин, особенно, для таких как она, которые, хотя и унижены, но являются самым женскими из всех женщин.
Она была одной из двух женщин, которые были посажены вместе со мной в тесную, прозрачную камеру на Тюремной Луне, одной из двух, специально, тщательно отобранных Царствующими Жрецами, со всей их проницательностью и наукой, со всей их злой эрудицией, чтобы стать для меня невыносимым искушением, теми кто будет непреодолимым соблазном для меня. Любая из них была подходящим мотивом, который со временем мог довести меня до полного бесчестия. Любая из них была яством, предназначенным для моего соблазнения и пытки, для разжигания моего голода, который неизбежно, рано или поздно, заставил бы меня отступить от суровости моих кодексов.
Я внимательно разглядывал ее, оценивая детали и нюансы.
Та, которая тогда, много месяцев тому назад, оказавшись в одном контейнере со мной, была не больше, чем домашним животным кюра, человеческим домашним животным вышестоящей формы жизни, на тот момент даже неспособной говорить, не больше чем простым, наивным, соблазнительным, аппетитным маленьким животным, теперь стала Леди Биной. Конечно, это маленькое животное было волнующе желанно, кто бы отрицал, но даже тогда другая пленница, темноволосая англичанка, мисс Вирджиния Сесилия Джин Пим, явный продукт патологической культуры, закомплексованная, недовольная, высокомерная, недоброжелательная, настроенная враждебно к мужчинам, но при этом питавшая к ним весьма двойственные чувства, показалась мне наиболее желанной с точки зрения присвоения, захвата и подчинения. Именно глядя на нее, я сразу стал думать о том, как было бы забавно держать ее в своих руках, и заставлять, брыкаться и извиваться, скулить и умолять, вскрикивать и просить, плакать и стонать в моих руках, как беспомощную, безоговорочно сдавшуюся, благодарную, восторженно подчиненную, разрушено опустошенную, умоляющую самку покорную желанию сильного, бескомпромиссного, властного самца. Не думаю, что объективно она в чем-то превосходила домашнее животное кюра, и, не исключено, что на большинстве рынков даже принесла бы меньшие деньги чем вторая моя сокамерница, но, так или иначе она была совершенно особенной для меня лично. Фактически, у меня нет ни малейших сомнений в том, что она была отобрана именно для меня, с большим вниманием и умением, возможно среди тысяч других кандидаток, чтобы полностью соответствовать моим вкусам, предпочтениям, потребностям и склонностям. Возможно даже с учетом тех моих предпочтений и потребностей, о которых я сам даже понятия не имел. Подозреваю, что здесь были вовлечены еще и два других фактора. Уверен, что точно так же, как она была подобрана полностью подходящей для меня, так же точно и я подходил для нее. Царствующие Жрецы, насколько я понимаю, свели нас как, если можно так выразиться, полностью соответствующие части единого целого. Не имей она никакой потребности в таком как я, будь искушение односторонним, только моим, и оно потерялось бы в разрушительной симметричности. Так могли ли мы, в такой ситуации, не оказаться в объятиях друг друга, тем самым не последовав воле и интриге Царствующих Жрецов?