«Вот так умереть!» – пугается она своего безумного восторга. В этот момент над их головами раздается сильный треск, и, рассекая лепнину потолка, ползет зловещая трещина. Сильные руки отрывают Варю от пола, Боря бросается с ней вниз, пробираясь сквозь пламя, лижущее дерево и шелковую обивку стен. За ними все с треском рушится, падает, грохочет, пекло ада преследует их по пятам, но спасительный выход все ближе и ближе…
«Господи, я решил, что это конец! Что крыша вот-вот рухнет и ты… – Его напряженное лицо искажается мукой, хотя все опасности позади. – Это было невыносимо представить себе, что ты… это было невыносимо… и все!»
«Да! Я тоже!» – хотела крикнуть Варя, но тут резкий голос Сережки Белого ворвался в мир ее грез:
– Значит, полноценный бойкот! Будем требовать, чтобы Клаву от нас убрали!
Никто не заметил Вариной растерянности, ее горевшего лица, все смотрели на Белого. А он с ироничной усмешкой цитировал слова все той же Клавы:
– Только прежде чем кто-то из вас пойдет на это в знак глупой солидарности или еще по каким-то соображениям, советую учесть все последствия этого поступка!
Напоминание было совсем не лишним. Классный руководитель Кахобер Иванович, к которому ребята бросились бы за помощью в первую очередь и который непременно бы им помог не только нужным советом, но и делом, в настоящее время был на курсах повышения квалификации в далеком Казанском университете. Положение осложнялось еще и тем, что директор школы Федор Степанович неделю назад угодил в больницу с гипертоническим кризом, и бразды правления в свои руки взяла новый завуч, Раиса Андреевна Дондурей. У нее был леденящий душу взгляд, замашки Аракчеева, и мало у кого из ребят возникало желание перечить ей. Из-за этого взгляда учительскую, где чаще всего происходили разборки, теперь стали называть морозильником. Но, похоже, ученики десятого «Б» пришли к молчаливому согласию, что на миру и смерть красна. А Даша Свиридова к месту припомнила мушкетерский девиз: «Один за всех и все за одного!» И хотя Варя в тот осенний день была поглощена собой и тем, что с ней происходит, она все же успела заметить, какими взглядами обменялись Даша и Белый.
Впрочем, в ту минуту Варя не придала этому большого значения. Назревали такие события!
Несколько дней их всех по очереди вызывали к завучу в директорский кабинет, выясняли, кто зачинщик, увещевали, запугивали. Ребята твердо стояли на своем – никто никого не подбивал. Наказывать, так всех. Клавдия Петровна – вторая конфликтная сторона – в школе не появлялась. Официально было сообщено, что математичка больна, во всяком случае, уроки у старшеклассников вела молоденькая Ирина Борисовна.
Школа, как в подобных случаях и положено, разделилась на два лагеря: сочувствующих и осуждающих. Пессимисты «бэшек» иначе как смертниками не называли и говорили: «Хуже быть не может!» А оптимисты радостно кричали: «Может! Может!» – и приветствовали ребят строфой подзабытого вестника революции Горького: «Безумству храбрых поем мы песню!»
В общем, разгорался скандал, беспрецедентный скандал! Но до родительского собрания, к счастью, дело не дошло. Великое противостояние, наделавшее столько шуму, благополучно завершилось в тот момент, когда этого никто не ожидал. Произошло это приятное событие сегодня утром. Перед началом первого урока в кабинет английского заглянула Дондурей и металлическим голосом сообщила:
– Только что у меня был разговор с Клавдией Петровной, и, как я ее ни упрашивала повременить до выхода из больницы Федора Степановича с этим решением, она наотрез отказалась преподавать в вашем классе! С этого дня математику у вас будет вести Ирина Борисовна.
Гробовая тишина сменилась всеобщим ликованием. В воздухе замелькали сумки, тетрадки – словом, все, что под руку попадалось. Ухода Дондурей никто не заметил. Десятый «Б» одержал победу!
– Ребсы! Поляну нужно накрыть! – крикнул Вадик Ольховский, вытанцовывая что-то замысловатое на парте.
– Верняк! Отметить такое событие!
– Ноу проблем! Гуляем!
– А где?
– Завтра в семь у меня! – крикнул Шустов.
– А предки?
– В отъезде! Все схвачено!
Это сообщение вызвало новый взрыв радости: такая везуха не каждый день выпадает.
И вот теперь Варя сидит и решает для себя важный вопрос: идти ей на это празднование или нет? «Не пойду! – настраивала себя Варя. – Все равно мое присутствие там никто не заметит». В тот же миг перед глазами возник любимый образ: темные волосы, небрежно спускающиеся на воротник, карие глаза, беспечно сверкающие из-под длинной челки, легкая небрежная улыбка. Сердце сладостно заныло. За эти две недели она открыла в своем избраннике массу достоинств, которые почему-то прежде ускользали от ее внимания. В Боре непостижимым образом уживались легкомыслие и серьезность. Сам того не ведая, он придерживался восточной философии: к мелочам относился основательно, а к глобальным вещам – легко. Он состоял из поступков – поступков неоднозначных, поступков везде и во всем. Кроме того, он не боялся принимать решения и нести ответственность за них. Эта черта ей больше всего в нем нравилась. Наверное, потому, что ей не хватало уверенности в себе.
«Пойду! – подумала Варя, перебарывая свою нерешительность. – Он же непременно будет там!»
Ну действительно, какой же праздник без хозяина? Избавившись от последних сомнений, Варя отправилась чистить зубы, а затем прямехонько в постель. Ночью кошмары ее не беспокоили, она не металась по кровати, не убегала от чудовищ, не падала в пропасть, а спала, уютно свернувшись под пуховым одеялом, и даже улыбалась чему-то во сне, что, несомненно, подтверждало мысль, что она приняла верное решение.
3
На следующее утро, когда Варя еще нежилась в постели с книжкой в руках, к ней в комнату заглянула мама. Улыбаясь неизменно бодрой улыбкой, она прикрыла трубку рукой и заговорщицким шепотом сообщила:
– Варюш, тебе какая-то Даша Свиридова звонит.
Заложив странички закладкой, Варя поспешила взять трубку. Мама знала всех ее одноклассников, поскольку регулярно посещала родительские собрания и не раз помогала школе в проведении общественных мероприятий, вроде поездки в Исторический музей или классного «огонька», но имя Даши Свиридовой ей ничего не говорило. И Варе было вполне понятно это странное выражение, промелькнувшее на лице мамы: в нем было и удивление, и любопытство, и удовольствие, ведь ее любимую дочку сверстники нечасто баловали звонками.
– Да, я слушаю, Даш, – сказала Варя, наблюдая, как мама тактично прикрывает за собой дверь.
– Варь, я не очень рано? – Дашин голос звучал глухо, отрывисто, как будто она была чем-то взволнована.
Варя взглянула на электронный будильник: двадцать минут одиннадцатого.
– Да нет, я уже давно встала. Я вообще жаворонок. А что?
– Да я насчет вчерашнего. Хотела у тебя уточнить, ты к Борьке собираешься?
– Вообще-то собираюсь. – Варя откинула спутанные волосы с лица и, разумеется, вспомнила вчерашнее приключение, которое неожиданно сблизило ее и Дашу.
Во всяком случае, ей хотелось надеяться, что это так.
А случилось следующее. После уроков Варя зашла к своей двоюродной сестре Наташке, чтобы повидаться, рассказать о своих школьных новостях, а заодно и постричься. Наталья считалась мастером высокого класса, работала в салоне «не для всех», к ней была постоянная бесконечная очередь по записи, но для родственников у двадцатитрехлетней круглолицей хохотушки всегда находилось время. Так что стильная стрижка, способная привлечь внимание самых отъявленных модниц, Варе была обеспечена.