Та кивнула, стараясь спрятать и загоревшиеся восторженно глаза и излишний энтузиазм. Когда тот удалился, устроилась неподалёку, не выпуская из рук клинка: все-таки требовалось быть наготове, — но потом погрузилась в полную задумчивость. Если бы кто сказал ей, что имя этого эльфа переводится как "Цветущая весна", она бы отвергла с негодованием всякую поэтичность этого имени; по ее мнению, он был много прекраснее всякой весны, времени, в общем, довольно сырого, грязного и голодного. В сосредоточенном его лице она видела надменность и презрение, и злилась сама на себя, и, надо сказать, напрасно. Трандуил, хоть и казался полностью погружённым в произнесение заклинаний, краем глаза успел осмотреть ее, и даже довольно придирчиво. По крайней мере, куда внимательнее, чем в полутёмной землянке. Подумал про себя, что ко всему привыкаешь, кроме безобразия орков. Взять хоть эту: орочья девушка, достаточно молодая, казалась ему пригляднее большинства ее соплеменников, хотя в широкоплечей фигуре ее, и в небрежном платье не было и намёка на тонкость и изящество. Зато ясно читались сила и... желание к жизни, что ли? Которого у него самого давно не было. Он прикрыл глаза и со вздохом опустился на траву. И, к своему удивлению, снова не услышал ни окрика, ни свиста плётки, хотя та имелась у его надсмотрщицы за поясом. Вместо этого на лицо упала тень. Послышалось встревоженное: "Ты что?" — и очередное касание. Осторожное. Бережное. Даже, наверное, заботливое. Он приоткрыл глаза и правда увидел лицо с раскосыми глазами и плоским носом.
— Устал.
— Голову напекло на солнце? — рука снова коснулась его волос. — Ох, у тебя цветы растут прямо в волосах.
— Потому что весна, — пояснил он очевидную вещь.
Перед глазами было темно. Подняться он так и не смог.
— Слабые вы. Невыносливые. Дай, сниму твою мантию, а то жарко.
Сил сопротивляться тоже не было.
Орчихе хотелось сделать это ровно так же давно и сильно, как и рассмотреть поближе те самые цветочки. И даже сильнее. Сами посудите, интересно ведь, какой он там, правда ли, что у них прозрачная кожа, правда ли, что совсем нет волос, и какой он, совсем худой, что рёбра пересчитать можно, или нет...
Под накидкой, конечно, была сорочка, но она и с ее шнуровкой справилась быстро. Дотронулась груди, для отвода глаз помахав у эльфа перед носом крупным листком мать-и-мачехи, как веером; все-таки видно было, что эльф был тоже сильный воин, не "в чем душа держится". А от касания к шелковистой гладкой коже и вовсе захватило дух: она оказалась и впрямь прозрачная, но не стеклянная, как воображала она себе, а очень и очень светлая, так что видны были все вены и жилы, зеленоватые и темно-синие.
— Ты красивый.
Трандуил и сам уже догадался, куда эта орчанка клонит. И даже, наверное, нашёл бы в себе силы освободиться от ее рук, вывернуться и скрыться в ближнем леске... если бы она не елозила по нему так сильно своими бёдрами, и не было бы так тепло, и не стоял бы в воздухе этот одуряющий запах цветов. Непременно вырвался бы! Его бы, конечно, потом и догнали бы, и приволокли назад, и даже высекли...
— Ты такой красивый, что я возьму своё, чего бы оно не стоило.
Но в том и была беда (по крайней мере, к стыду Трандуила), что брать силой ничего не требовалось.
Он уже сам неосознанно потирался об неё в ответ и спокойно позволил снять с себя и рубаху, и приспустить штаны. Руки его легли на талию девушки.
— Ты не дури, если что, — грубовато предупредила она. — Я тебя раза в два сильней.
Он попытался вырваться уже всерьёз, но не смог.
— Только не заплачь, — предупредила она. Отстранилась ненадолго: — Нет, постой! Ты не умрешь потом? Ну, из-за этого...
Она казалась искренне встревоженной и испуганной, и страхи пришлось развеять:
— Нет, отчего. Если девушка желает сама...
Он глубоко вдохнул, запрокинув голову, потому что девичья ладонь поглаживала с несвойственной ее племени осторожностью то место, к которому кровь приливала сильнее всего.
— Ммм...
— Что?