– Танечка, ты меня слышишь? – набрав носом воздух, предприняла ещё одну безуспешную попытку Аня.
Никакой реакции ни в мимике, ни в движении глаз. Даже если Таня и видела её, то либо не понимала, кого видит, либо намеренно игнорировала.
Аня поняла, что её попытки безуспешны и стала настраиваться на то, что ей предстояло сделать, но вместо этого из глаз ручьем потекли слёзы, остановить которые она всё никак не могла. Несмотря на горечь и боль, которые она испытывала, разум её почему-то оставался относительно чист – она не ощущала бессилия или отчаяния, которые в мгновение ока способны парализовать не только тело, но и волю.
Искать силы было непросто, но Аня знала, как нужно действовать в таких ситуациях – нужно было не раздумывая просто нажать на спусковой крючок. Быстро, словно не отдавая себе отчет в том, что делаешь, не зацикливаться на страхе и необратимости своих действий. Потом, конечно, будешь думать об этом, жалеть, но будет поздно – дело будет сделано.
Она так неуклюже приподняла пистолет, будто собиралась застрелиться сама. Владов за стеклом побледнел и даже сделал шаг к двери, намереваясь остановить её, но сам был остановлен Третьяковым, который подумал о том же.
– Если сейчас войдёте – она может выстрелить от испуга, что вы попытаетесь её остановить, – предупредил он. – Теперь мы уже ничего не можем сделать.
Владов замер, не зная, что делать. Отеческие чувства в нём боролись против холодного расчёта, диктуемого ему настоящим собой, и доверия к опытному и многократно проверенному в деле Третьякову.
– Чтобы осознанно совершить самоубийство нужны характер, огромная внутренняя сила и воля. Думаете, у неё есть всё это?
Владов промолчал. Но он знал, что есть.
– Я не верю, что она убьёт себя, – скептически закончил Третьяков.
И оказался прав, потому что в этот момент Аня встала и навела оружие на Таню. Глаза Тани вроде бы смотрели на неё, но не видели. Это был пустой взгляд, направленный куда-то далеко сквозь Аню.
«Я не должна провалиться. Не могу. Не имею права. За тебя, Таня», – мысленно настраивала себя Аня.
А вслух шепотом произнесла:
– Прости меня. Прости.
На мгновение, прежде чем дрожащая, почти парализованная рука с невероятным, нечеловеческим усилием всё-таки нажала на спусковой крючок и раздался выстрел, Таня переменилась в лице. Это было очень странное, смешанное выражение, которое Аня оказалась не в состоянии расшифровать, настолько быстро всё произошло. Там были и радость, и облегчение, и удовлетворение. А вместе с ними, кажется, осуждение и даже обида и… одобрение?
Узнала ли она её на самом деле? Кем была в последний миг эта девушка: сломленной и раздавленной безвольной рабыней или скрытой под ней гордой и сильной личностью, которой её знала Аня?
Теперь этот вопрос будет мучить её вечно, пока будет биться её собственное сердце.
Глава 7.4
Покушение на руководителей организации вызвало огромный резонанс среди членов группировки. Только ленивый не обсуждал это событие. Отдельные глупцы начали выражать мысли о слабости руководства, допустившего такое. Отдельные хитрецы начали использовать такие мысли для личных целей, расшатывая обстановку и общественное мнение. Всё это требовало немедленной и жёсткой реакции – это понимали все, кто хоть немного разбирался в подобных делах. Потому быстрое и эффективное расследование было не только делом чести, но и острой необходимостью для стабилизации ситуации. К тому же въезд в «Убежище» временно закрыли, но долго держать его закрытым было нельзя, потому что это влияло на снабжение.
При отсутствии раненого Дьякова и остального руководства СВБ старшим по делу о покушении был Олег Гронин. По крайней мере до того момента, пока за него не взялись Родионов с Корнеевым. Олег такое решение отца не одобрил, наёжился и внутренне поднапрягся. По разным причинам.
С Олегом работали ещё двое человек. Один из них – Пётр Викторович: дядька возрастом под шестьдесят, в прошлом прокурор. Он был неплохим следователем, но не одобрял жёстких мер и методик ведения допроса, которые вполне оправдывал и частенько применял Олег. Второй – двадцатипятилетний парень, Сашок, которого Олег с Петром Викторовичем учили новому делу. Сашок отличался крепким телосложением, буйным нравом и исполнительностью. Он буквально заглядывал в рот Олегу, жадно хватая каждое слово, а тому нравилась роль большого авторитета.
Петру Викторовичу это всё, наоборот, нравилось, как волку цепь. Он всё время чувствовал себя в меньшинстве, поэтому привлечение к делу подполковника Родионова и ещё одного человека, с которым старый прокурор до этого был не знаком, позволило ему немного расслабиться и освободиться из-под давления нагловатой и довольно беспринципной молодёжи.