Когда я думаю об Осолисе, единственным источником грусти для меня является тоска по братьям, Аквину и некоторым мелочам, например, по весне, или по тому, как я запускала руки в высокую траву. Я стою в алькове у окна, через которое пробивается тонкий лучик света. Я закрываю глаза, вспоминая это ощущение.
— Что ты делаешь? — раздаётся тоненький голосок.
Я понимаю, что веду руками по воображаемой траве. Я усмехаюсь и поворачиваюсь на голос. Я обнаруживаю Камерона, маленького мальчика с вечеринки, смотрящего на меня с неприкрытой осторожностью.
— Я вспоминала, каково это проводить пальцами по высокой траве. Я не знала, что шевелила руками, — говорю я.
— Ох, и всё. Я подумал, что ты, наверное, сошла с ума, как моя тётя Беатрис, — говорит он.
Подавляю смех. Я всегда любила склонность детей высказывать все свои мысли.
— Я слышал, как кто-то недавно сказал, что ты пришелец из ада, — признаётся он.
Я разражаюсь смехом.
— Ты считаешь, что я пришелец? — спрашиваю я, игнорируя другую часть его комментария.
— Я не могу видеть твоё лицо, так что откуда мне знать наверняка? — говорит он.
— Полагаю, ты прав, — соглашаюсь я.
— Ты из мира огня, — заявляет он, его тёмно-голубые глаза распахнуты.
Моё сердце сжимается. Он такого же возраста, как и близнецы.
— Из мира огня, — кивком подтверждаю я, торжественным голосом.
— Там все закрывают лица? Это защищает тебя от пламени?
— Нет, я единственная, кто закрывает своё лицо, но с твоей стороны было умно подумать о причине, — говорю я.
— Почему ты тогда это носишь?
Он залезает на сиденье рядом со мной, смотрит на мою руку, сравнивая её со своей.
— Я не знаю, почему с самого детства мама всегда заставляла меня делать это, — говорю я.
Я будто снова оказалась в приюте.
— Иногда, моя мама тоже заставляет меня делать разные вещи, — раздумывает он.
Я немножко улыбаюсь. Раздаётся гортанный возглас, и мы оба подпрыгиваем на полметра вверх с сиденья у окна.
— Камерон, почему ты не в детской?
Камерон сползает с сидения, его выражение лица наполнено виной. Я узнаю голос и с ужасом поворачиваюсь лицом к Королю Джовану, проклиная свою удачу за то, что он нашёл нас. Я гадаю, как много он подслушал.
— Это последний раз, когда я хочу видеть тебя вне детской без разрешения, — говорит он строгим голосом, но его глаза задерживаются на мне.
Это ошибка. Дети всегда чувствуют, когда ты не искренен в замечаниях.
Камерон кивает и начинает удаляться по направлению, где должна располагаться детская. От Жаклин я знаю, что жены членов ассамблеи часто оставляют детей в замке, пока сами выполняют поручения и общаются.
— Ты можешь звать меня Кам, если хочешь, — говорит он.
Его голос очень формальный, и я не понимаю, почему, пока не вспоминаю, что вчера он был на вечеринке и стал свидетелем тому, как я дала делегатам разрешение называть меня Олиной.
Я глубокомысленно киваю ему.
— Спасибо, Кам. Мои друзья зовут меня Олина. Ты тоже можешь называть меня этим именем, — говорю я.
Он кланяется. Я борюсь с приступом смеха.
— И я не считаю, что ты пришелец из ада.
У меня вырывается небольшой смешок, и он убегает по коридору.
— Ты хорошо ладишь с детьми, — замечает Король.
— Да, — отвечаю я, теряя улыбку, и я снова поворачиваюсь к окну.
Мне с самого начала не было комфортно рядом с Королем, и мой дискомфорт только возрос с тех пор, как он вторгся в мою комнату. Я всё ещё была в гневе на него. Мои плечи напрягаются, когда он подходит ко мне сзади.
— Ты работала в приюте в Осолисе, — говорит он.
Я слегка сдвигаюсь в сторону, держа его в поле зрения, моё тело готово к любому внезапному движению.
Я с удивлением смотрю на него, но не отвечаю.
— Я подробно расспросил делегацию, — говорит он, отвечая на мой не высказанный вопрос.
Я киваю, показывая, что слушаю его слова, и затем возвращаю взгляд на улицу, игнорируя его. На несколько мгновений он замирает. В воздухе парит неловкое напряжение.
— У меня есть дела, которыми я должен заняться, — говорит он, поворачиваясь, чтобы уйти.