Оландон садится рядом и передаёт мою одежду. Я беру её дрожащими руками и смотрю на брата. Я действительно смотрю.
— Спасибо тебе, Ландон, — говорю я, — за то, что любишь меня настолько, что готов рискнуть жизнью. Спасибо, что хорошо относишься к Брумам. За всё.
Он наклоняет голову в знак признательности, но я успеваю заметить блеск в его глазах, прежде чем он отворачивается к Осолису.
— Как думаешь, чем это обернётся? — спрашивает он.
— Понятия не имею, — мой голос пуст.
Он шепчет:
— Ты была рождена для этого, Лина. Никогда не сомневайся в этом. Это твоя судьба. Ты будешь величайшей Татум из когда-либо живущих.
При напоминании о том, что будет дальше, мой желудок подпрыгивает.
* * *
Пока я переодеваюсь в мантии, Джован загораживает меня от посторонних глаз. Шелковистый чёрный материал скользит по моей фигуре и кажется совершенно чужим по сравнению с мехами и кожей, которые я только что сняла. Коричневые и серые мантии были обычной одеждой в Осолисе, но в последнюю ночь в Осолисе на мне были чёрные мантии. Я осторожно трогаю пальцами рукава. На мне была эта мантия, когда умер Кедрик.
Не снимая ботинки, я проверяю на месте ли стрела Кедрика. Моих сандалий уже давно нет, их порезал на куски Санджей. Я на автомате поднимаю руки, чтобы заплести волосы в косу, как и прежде, но останавливаюсь. Я не хочу быть такой, какой была раньше.
Я заплетаю верхнюю половину волос в кольцо вокруг головы, а остальную часть оставляю распущенными. Когда я поворачиваюсь, Джован смотрит на меня с отсутствующим выражением лица. Он одет только в лёгкие штаны, не подбитые мехом, как его обычная одежда, и на нём нет рубашки.
Может ли другая одежда вызывать неловкость? Я ёрзаю.
— Это… странно.
Он делает шаг вперед, поднимает мой подбородок вверх и крепко целует меня.
— Нет, — говорит он. — Это не так. Но мне больше нравится, когда я вижу тебя обнажённой.
Я фыркаю и отталкиваю его с дороги.
Когда мы огибаем несколько последних островов Оскалы, под нами находится Осолис, я смотрю, как вокруг моих ног вьются мантии. Я не единственная. Мужчины, с которыми я смеялась и шутила, смотрят на меня отстранённо, не зная, как разговаривать со мной в роли Татумы. Оландон одет в свои зелёные одежды, наименее потрёпанные из тех, что он протащил через Оскалу во время своего путешествия. Яркие цвета более характерны для вычурного двора моей матери. Впрочем, в детстве у моего брата не было нужды сливаться с толпой.
По мере того, как мы продолжаем наш путь, напряжение в группе растёт. Джован идёт впереди процессии, уверенный в том, что первые две группы уже обнаружили ловушки, расставленные Кассием. Он часто оборачивается, и я знаю, что он хочет, чтобы я была рядом с ним, но я не могу. Я должна сделать это одна, с моим братом, идущим справа от меня.
Трудно не смотреть на крошащийся камень под ногами, зная, что будет дальше. Стук моего сердца звучит в ушах, когда мы огибаем последний остров.
— Мы на месте, — в голосе Оландона звучит благоговение.
С жутким волнением я отрываю взгляд от своих одежд и смотрю на Осолис. На глаза наворачиваются слёзы от красоты моего мира: огромного, дымчатого и знакомого. Мой взгляд устремляется дальше. Передо мной простирается гобелен из чёрных деревьев с пурпурно-красными листьями. Насколько хватает глаз раскинулась высокая трава, некоторые участки, там, где жара ещё не полностью высушила её перед сбором урожая, зелёные. От жары виды искажаются. Я прикрываю рот, полностью поглощённая этим зрелищем. Мой мир. Мой дом.
Армии Татум нигде не видно, и я с благодарностью наслаждаюсь незапятнанным пейзажем.
Я оглядываюсь по сторонам в поисках Джована, стремясь обратить внимание на некоторые вещи. Он никогда раньше здесь не был.
В нескольких метрах от того места, где я остановилась на последнем плоском скалистом островке, вокруг торчащего валуна обмотана верёвка. Свободный конец свисает с края вниз, в мой мир; это знаменует окончание похожей на лабиринт Оскалы.
Немного нахмурившись, я вижу, что Джована здесь больше нет… он уже внизу верёвки.
Пожав плечами, я спускаюсь по верёвке к сотням расположенных аккуратными рядами палаток Брум. Повязки на моих руках в какой-то степени помогают, но разодранная кожа плохо это переносит, и к тому моменту, когда я достигаю низа, на бинтах проступает кровь.
… Может ли земля быть знакомой? Она твёрдая. Крошечные трещины в сухой земле, которую я так хорошо знаю. Холмы на бесконечном высохшем лугу. Сеть виноградных лоз, виднеющаяся в кронах деревьев. Мои ноги двигаются сами собой. Я почти бегу мимо палаток солдат. Прорываюсь через последнюю линию, и мои ноги заплетаются, норовят споткнуться, до тех пор, пока я не замедляю шаг.