Я прорываюсь через последний ряд.
И затем я не могу идти дальше.
Грудь разрывается от рыданий при виде того, кто находится передо мной.
Мои мальчики. Мои братья, по обе стороны от Аквина, моего старого тренера. Они не могут быть и в самом деле здесь. Позади меня раздаются шаги, а я, задыхаясь от слёз, шатаясь, иду к своим братьям, желая, чтобы между этим моментом и тем, когда они снова окажутся в моих объятиях, не прошло ни секунды.
— Чаве, Б-берон? — я задыхаюсь, приближаясь к ним.
Сердце собирается разлететься на куски. Они так выросли, теперь им почти по семь лет. Очаве потерял свою пухлость. Глаза Оберона такие же умные, как и всегда.
Близнецы обмениваются взглядами, и Очаве, мой храбрый Очаве, делает шаг вперёд.
— Лина? — с сомнением произносит он.
Я киваю им, вытирая слёзы. Моя вуаль снята. Они впервые видят моё лицо.
— Это я, — говорю я с дрожащей улыбкой.
Оберон подаётся вперёд рядом со своим братом. Я пока игнорирую Аквина. Я не вижу ничего, кроме своих родных. Я останавливаюсь в двух шагах от них и падаю на колени.
В этот раз, когда я улыбаюсь, улыбка увереннее.
— Я скучала по вам, мальчики. Я так сильно скучала по вам, — мой голос снова надламывается.
Оберон верит мне первым, пробираясь мимо Очаве, чтобы сократить расстояние между нами. Он бросается в мои объятия, и я обхватываю его дрожащими руками, притягивая к себе. Очаве — следующий. От его объятий мы падаем на землю.
Я плачу без стеснения, слишком переполненная благодарностью и любовью, чтобы стыдиться зрителей. Я глажу их волосы и прикасаюсь к их лицам сквозь затуманенное зрение.
— Я люблю вас, — шепчу я, чтобы только они могли услышать. — Я так сильно люблю вас обоих.
Своей мантией я вытираю мокрые следы с лица Оберона, пока Очаве судорожно сопит, пытаясь удержать подступающие слёзы.
Ко мне подходит Оландон и берёт их на руки. Они охотно идут, хорошо знакомые с его лицом.
Я перемещаю внимание на Аквина. На его лице нет улыбки. Я смахиваю слёзы с глаз и встаю во весь рост под взглядом единственного отца, которого я когда-либо знала. Взгляд его пристальных карих глаз устремлён на моё лицо, особенно на голубой цвет, которого там быть не должно.
Я понятия не имею, как он отреагирует, и только сейчас понимаю, что его мнение о моих глазах очень важно для меня.
Оберон и Очаве примут меня, потому что они малы и не умеют ненавидеть. Если мой старый друг примет меня, то с осознанием того, что это может означать, и что я намерена сделать.
Он шагает вперёд, лишь лёгкая хромота нарушает грацию его движений. Он очень стар, гораздо старше того возраста, в котором, как я подозреваю, находится Адокс. Но он всегда был в форме и будет в ней до самой смерти.
— Татума Олина, — он опускает голову.
— Аквин, — отвечаю я.
Его рот подёргивается, а глаза сияют. Он всегда знал, что мне нужно — строгое слово, вежливый слушатель или тяжёлая тренировка в абсолютной тишине. Я вижу, как напрягается его горло, когда он сглатывает. Затем он широко раскрывает руки, и я бросаюсь в них, сжимая его. Он затихает, слегка покачиваясь из стороны в сторону, упираясь подбородком в мою голову.
Проходит минута, и он отстраняется. На его лицо вернулась твёрдость.
— Хватит этого, — ворчит он.
Я сжимаю губы, чтобы сдержать смех. С чего начать? Так много нужно сказать.
— Спасибо, что привёл их ко мне, Аквин.
— Им стало небезопасно. Уже некоторое время назад.
Мой взгляд останавливается на трёх моих братьях. И я снова встречаюсь взглядом с Аквином, в моих глазах вопрос. Его ответный взгляд серьёзен и измождён. Я не могу представить, какими были последние пол-оборота для моего старого тренера.
— Мы должны поговорить с Королём Гласиума, — говорит он. — Тебе, наверное, интересно, где прячется Татум Аванна.
ГЛАВА 13
— У меня голубые глаза.
Это первые слова, которые я произношу, когда мы снова собираемся в палатке. И они наполнены чувством вины.
Сидят только Аквин и Адокс. Думаю, остальные, как и я, слишком шокированы, чтобы сказать больше.
Глаза Аквина расширяются в насмешливом удивлении.
— Думаешь, я тренировал тебя с пятилетнего возраста и никогда их не видел?
Моя челюсть падает на пол.
— Ты знал? — высоким голосом спрашиваю я.
Шмяк!
Я морщусь и потираю место, где его трость соприкоснулась с моей головой, не пропустив рык, донёсшийся через палатку.
— Следи за своими манерами, — рявкает он.