К тому времени, когда я замечаю шрамы, я нахожусь уже почти нос к носу со своим младшим братом.
За границами его верхней губы равномерно расположены маленькие точки. Я в ужасе обвожу точки вокруг его рта и вижу, что они тянутся и под нижней губой. Я сажусь на корточки. Какой инструмент мог вызвать это?
Судя по тому, как оба мальчика сидят, застыв от ужаса — я вижу, как неровно бьётся пульс на шее Оберона, — и по тому, что Очаве так защищает своего близнеца, это очевидно. Кто-то причинил им боль. Я протягиваю дрожащую руку и глажу шрамы. Оберон не вздрагивает, но на его широко раскрытых карих глазах наворачиваются крупные слезы.
— Что с вами случилось? — мой голос ломается.
Он переводит взгляд на Очаве, который решительно качает головой.
— Не отвечай. Это уловка.
По лицу Оберона стекают слёзы.
— Но это Лина.
Очаве смотрит на меня, скрестив руки на груди и нахмурившись.
— Ага. И она бросила нас.
Мою грудь пронзает боль. Они думают, что я их оставила? Я подхожу ближе, качая головой.
— Я не бросала вас. Я люблю вас обоих. Меня забрали. И…
— Ты не взяла нас с собой, — говорит Оберон, глядя в землю.
Моё горло сжимается так сильно, что слова произносятся с трудом.
— У меня не было выбора.
И я бы не стала этого делать, в любом случае. В то время я думала, что отправляюсь насмерть. Мать ненавидела меня. Они должны были быть тут в безопасности.
Очаве рукой тянется к Оберону, и я с замиранием сердца наблюдаю, как мальчики без слов утешают друг друга.
— Я не причиню тебе зла за то, что ты говоришь. Я никогда не обижу вас. Я ваша сестра. Я люблю вас и буду всегда любить, — я сглатываю. — Я бы хотела знать, что произошло, если вы решите со мной поделиться.
Очаве по-прежнему качает головой, но Оберон смотрит прямо на меня, не обращая внимания на настойчивое пожатие руки его близнеца.
— Я задавал слишком много вопросов.
Я позволяю проявиться недоумению.
Очаве наклоняется, загораживая меня от Оберона.
— Никто, кроме нас. Мы сказали, никто, кроме нас, — шепчет он.
Его слова разрывают меня на тысячи кусочков. Мой непоседливый Очаве научился отгораживаться от других, чтобы выжить. Это урок, от которого я всю жизнь оберегала Оландона, но не смогла спасти младшего из моих братьев.
— Чаве, всё в порядке. У неё есть армия, которая убьёт мать.
Я не вижу ничего плохого в его словах, но они показывают, как было извращено наше детство.
Очаве замирает, не убеждённый. Он вздыхает и поворачивается ко мне. Из уст семилетнего ребёнка вырывается чужеродный звук.
— Дядя Кассий тоже должен умереть, — говорит он.
На меня оседает угрожающее спокойствие, неуловимое и многообещающее. В этот момент я понимаю, что, сколько бы времени это ни заняло, даже если бы я лишилась всех своих конечностей, я каким-нибудь образом протащила бы себя обратно даже после смерти через два мира, чтобы убить своего дядю, потому что он обидел моих мальчиков.
— Он умрёт. Болезненно, — обещаю я.
Очаве кивает и снова садится, позволяя мне ещё раз взглянуть на младшего брата.
Его карие глаза ничего не выражают.
— Я задавал слишком много вопросов, поэтому дядя зашил мне губы.
В моей жизни было много моментов, когда я изо всех сил старалась сохранить своё лицо безучастным. Это самый трудный из них. Мышцы моего лица работают над тем, чтобы оставаться расслабленными, и тот простой факт, что они это делают, покажет, что я пытаюсь не реагировать. Спокойный гнев внутри меня не меняется. Я сотру Кассия с лица Осолиса.
Кажется, это всё, что хотел сказать Оберон, однако слова вырываются из уст Очаве, словно прорвалась плотина.
— На целую неделю, — выкрикивает он. — И я не видел его. Он не мог ни есть, ни пить. А когда они вынули струну, он кричал и кричал, — Очаве закрывает уши, возвращаясь к ужасному воспоминанию.
Я не могу говорить. И не говорю. Я просто подползаю к братьям и заключаю их в объятия. Оберон охотно идёт ко мне, расслабляется в моих объятиях. Но Очаве сбрасывает мою хватку и бросается прочь из шатра. Он исчезает в толпе армии Джована.
И вот только за сегодня во мне разочаровались двое.
Я подавляю вздох и крепко обнимаю своего более милосердного брата.
— Оберон, мне так жаль, что меня не было рядом с тобой.
Мне следовало вернуться раньше.
Он отстраняется.
— Ты больше не зовёшь меня Бероном.
Я глажу его чёрные кудри.
— Я не была уверенна, хочешь ли ты этого.
Он мягко улыбается.
— Ты можешь звать меня Бероном.