Он целует мои губы, и его поцелуй подобен шёпоту. Недостаточно, но это всё, что мне нужно.
— Тогда нам туда, — говорит он.
Он дарит мне ещё один долгий поцелуй, не дав мне ответить.
— Как ты думаешь, Лина, что происходит на войне?
— Одна сторона побеждает, а другая — проигрывает.
— Нет, — он качает головой. В этом движении так много печали, что я забываю дышать. — Обе стороны проигрывают. Но одна из сторон проигрывает меньше битв, — его голубые глаза впиваются в мои. — Я пришёл сюда, зная, что многие мои люди погибнут. И что я могу погибнуть. Это реальность войны. В ней нет славы. Нет победы. Всё, что есть, это облегчение, когда она наконец-то заканчивается.
— Двести семьдесят три человека, — шепчу я.
На протяжении нескольких минут он молчит, не может заговорить, а когда начинает, его голос перегружен эмоциями:
— Эти люди погибли не напрасно. Мы не обесчестим их память, их семьи, сбежав. Ты прошла этот путь не для того, чтобы терзаться сомнениями.
Я моргаю, глядя на него, наши носы почти соприкасаются. Я перевариваю сказанное им и понимаю, что была легкомысленной дурочкой с восторженными представлениями о битве. Джован прав: никто не выигрывает. Мы должны сосредоточиться на будущем, которое могут принести наши действия.
— Тогда хорошо.
Он приподнимает бровь.
— Ты, в самом деле, согласна со мной? — спрашивает он.
Я насмешливо хмурюсь.
— Не надо так удивляться. Временами у тебя появляются неплохие идеи.
Он тянет меня вверх.
— Теперь нам нужно убедить остальных.
Это несложно. Похоже, большинство настроено на месть. Мы с Оландоном быстро возлагаем вину на мать и дядю. Меньше всего мне хочется, чтобы в народе Солати поселилась горечь. Я рада, когда не вижу признаков несогласия. Я полагаю, что дозорные помнят изголодавшихся деревенских жителей, которых они видели в предыдущие недели. Они знают, кто за этим стоит. И за это я им безмерно благодарна.
Вода озера поддерживает в нас силы до тех пор, пока на следующий день не появляются люди из Ире. Сотни крыльев рассекают небо. Когда они приземляются, я вижу, что каждый из них несёт большую сумку с едой. Они останавливаются у складов. Еда поднимает боевой дух армии сильнее, чем что-либо другое. Особенно боевой дух Лавины.
Заседание совета проходит на берегу реки. Большая часть Ире отправилась принести припасы для замены лестниц, которые мы потеряли во время пожара. Несмотря на предостережения Оландона, я посылаю Риана и двадцать пять Брум в Кауровый лес, лежащий перед нами. Аквин не очень охотно расстаётся со своим гигантским бревном из Каура, которое мы собираемся использовать как таран, но после брошенного на него сурового взгляда, уступает. Ангар для тренировок находится недалеко от нашего текущего местоположения, и я очень надеюсь, что не отправила двадцать шесть человек на смерть. Приходится рисковать. Без тарана у дворцовой стены нас просто сотрут в порошок.
Если бы мы раньше начали использовать для разведки силы Ире, а не пеших солдат, то, возможно, удалось бы избежать беды. Это была грубейшая ошибка. Но второй раз мы не попадём под огонь. Благодаря кружащими над нами Ире, силы матери не смогут снова подкрасться к нам.
* * *
Через два дня я вглядываюсь в чёрную чащу Каурового леса. Этот лес разделяет две армии.
Между чёрными деревьями высохли и поникли лианы, что немного облегчит переход. Мне не нравится отсутствие видимости, но Ире нам помогут. А Малир пошлёт наземных разведчиков.
Как и Брумы, я не желаю покидать безопасное место у воды. Моя мать не может быть настолько глупа, чтобы поджечь Третью Ротацию, но в то же время я не ожидала, что она подожжёт и Вторую.
Я слышу неровные шаги Аквина.
— Это будет нелёгкая битва.
Хмыкаю в знак согласия. То, что мы потеряли столько людей, окажет большое влияние на то, сколько ещё людей погибнет. Мой народ — искусные воины. Солати всегда были такими. Я бы гордилась этим, если бы это не означало, что погибнут ещё сотни Брум.
— Твоя мать не всегда была такой, — говорит он, заставая меня врасплох.
Он смотрит на меня, без сомнения, с широко распахнутыми глазами.
— Я помню её молодой и беззаботной. Я бы не сказал, что она была такой самоотверженной, как ты. Но тогда её воспитывали, как и полагается воспитывать Татуму, избалованной и высокомерной, как воспитывали Оландона. Однако её счастье могло осветить комнату, и не было ничего, что она не сделала бы для тех, кого любила.
Во рту пересыхает, я вслушиваюсь в каждое слово Аквина.
— Рождение детей изменило твою мать. В какой-то мере это сломало её, как иногда бывает при родах. В то время никто, кроме твоих бабушки и дедушки, а также дяди Кассия и тети Джайн, не знал о её беременности. Но все при дворе отметили, как изменилась Аванна — Ованна в то время. Или Ванна, как она разрешала мне её называть.