Церус получился довольно похоже. Оборотни дружно охнули, в зале воцарилась гробовая тишина. Только звонко тренькнула о каменный пол ложка, оброненная кем-то из ошарашенных братьев.
— Малец, ты уверен, что слово то самое? — Дюморт ни в коем случае не хотел обидеть парнишку недоверием, но нарисованная Ксинитом картинка была очень уж невероятной.
— Конечно уверен, — живо закивал Ксин. — Он так чётко орал его мне в лицо! А ведь сам был в боевой стати. Я чуть не обделался, когда глянул на его клыки. Думал, всё… сдерёт с меня шкуру за свою пискуху.
Оборотни переглядывались. Молчали, почёсывая в задумчивости затылки.
— А ну повтори, — прищурившись, попросил Марион.
— Мо-я-я-я! — послушно рявкнул Ксин и от натуги выпустил когти и клыки.
За столом тихо забормотали. Братья смотрели друг на дружку и мотали головами. Не верили?
— Непохоже на него, — покачал головой Герден.
— И я так думаю. Церус самый спокойный из нас, — разглядывая свою кружку, высказался Сфелер. — Не зря альфа на время своего отъезда оставил его главным. Уж кто-кто, а Цер ради бабьей юбки брату глотку рвать не станет.
— Ну да. Раз умный, как альфа, так прямо голову от желания не снесёт, — ехидно усмехнулся Улекс. — Помню-помню… Гелиодор чуть не раскромсал меня на ленты за такую вот юбку. И было то… его Бёрк уронила пару слезинок мне на рубаху. Жаль, на шкуре шрамы от когтей не остаются, а то показал бы вам парочку, оставленных альфой.
Оборотни дружно ухмыльнулись. Да, встрял тогда этот шалопай.
— А нечего было доводить орчанку до слез. Тоже додумался сказать ей, что Гел кувыркается с весёлыми девочками! — загоготал Дюм.
Братья поддержали его дружным смехом. Ох и потрёпанный вид был у бедолаги после взбучки альфы. Да они все тогда были похожи на испуганных кроликов, боялись лишний раз слово сказать. Даже воздух в лагере был тяжёлый, словно перед грозой, только что молнии не сверкали. Вот это ревность!
— А как она выглядела? Ну, эта малютка? — задумчиво поинтересовался Марион.
Он один оставался серьёзным.
— Не знаю, я её не рассмотрел. Что-то маленькое и лохматое, — пожал плечами Ксинит.
— Как Бёрк? — спросил Дюмор, но не Ксина, а Мариона.
— Очень уж напоминает… — Марион задумчиво поскрёб выщерблину на столешнице. — И это «моя» …
— Точно. Я помню! — радостно закивал Улекс. — Гел, когда встретил Бёрк, тоже все повторял: «моя, моя». И зубы скалил. Пока не дала, злой ходил, как горный гоблин.
— Я не знаю, как выглядела Бёрк, — растерялся Ксин.
— А, ну да. Ты ведь примкнул к нам уже после её гибели, — грустно вздохнул Марион.
Головы всех оборотней склонились, губы беззвучно зашевелились, повторяя поминальные слова, обращённые к богине луны, как дань уважения, молитва за душу девушки. Так они всегда делали, когда заговаривали о смешной орчанке.
— А какая она была? Вы ведь толком мне не рассказывали. Только и знаю, что редкий смесок.
— Маленькая, — насупил брови Дюморт. — И зелёная.
— Как орк, — понятливо кивнул Ксин. — Она же орчанка.
— Что ты несёшь, Дюморт? — возмутился Марион. — Какая, в бездну тебя неси, зелёная? Щербатая, как жабья, но белая.
— Точно, — треснул себя по лбу Дюм. — Альбинос.
Все в стае знали, что Бёрк красила кожу — Гелиодор рассказал.
— А эта? Зелёная? — уточнил у Ксинита Марион.
— Нет, белянка, как мы.
— А шкура какая? Неровная? В шрамах? В ямках?
— Кажется, да… — неуверенно кивнул Ксин.
— А волосы? Волосы у неё были белые? — продолжил выяснять облик «невинной жертвы» Дюморт.
— Нет. Вот уж точно нет, — замотал головой Ксинит. — Рыжая!
— Как Тум?
— Не настолько. Светлей, как русый, но с медным отливом. Красивый цвет, редкий.
Дюморт переглянулся с Марионом и пожал плечами.
— Что? Не сходится.
— У нас всех тоже волосы разного цвета, но мы все оборотни. Вдруг у карликовых орков так же…
— Ну… возможно. Обычные орки ведь все чернявые, значит Бёрк в кого-то другого уродилась.
— Ещё что скажешь? — братья в нетерпении повскакивали с мест и обступили Ксина.
— Ну ещё… маленькая, как молодой гном. И худая, как детёныш. И так пахнет… — Ксин прикрыл глаза.
— Как?
— Ну как… Волшебно! Не знаю… Идеально! А! У меня же это… Вещички ейные. Сейчас покажу, — и бросился к двери.
Принёс корзину Медеи и торжественно поставил её на стол. Вытащил ещё влажное платье и, встряхнув, накинул на ручку. От ткани поплыл пьянящий аромат, и оборотни все как один, прикрыв глаза, с наслаждением склонились к платью.
— Потрясающе…
— Божественно…
— Невероятно!
— Церус...
— Везунчик, — с завистью констатировал Марион.