Передо мной возникла женщина - слепая старуха. Она занесла руки над слабым огнём и на моих глазах, с тяжёлым грохотом, разгоревшийся жар исторг медный котёл.
- Жизнь - не большая жертва за наваристую похлёбку, - заскрипела старуха, низко склонившись к раскалённой посудине. - Хансен! Хансен! Когда нашим детям стало голодно, ты скормил меня ему, и вы не узнали нужды, когда же нашим детям вновь сделалось голодно, ты скормил ему себя, и они не узнали нужды, когда же наши дети остались одни, они оказались слабы и скормили друг друга смерти. Никого не осталось... бедные, бедные мои девочки.
Женщина зарыдала, но, внезапно умолкнув, потянулась ко мне. Лицо безутешной матери источало злобу. Белёсые глазницы затопила красная пелена.
- Всего одна жизнь, всякий раз, как его медь потемнеет, и потчуй себя, чем пожелаешь. Всего одна жизнь...
Её тощие руки смыкались на моей шее. «Небольшая жертва», - шептала старуха, и густой пар заклубился над кипящей пастью медного «чудовища». Криком, вырвавшись из груди, прежняя воля очнулась во мне с новой силой. Цепкая хватка ослабла. Старуха неуклюже отшатнулась, а чрез краткий миг её хлипкое тело охватил огонь...
***
До отвратительного ясное и живое, видение растворилось с рассветом, просочившемся в стены обветшалой лачуги. Виной ли моему кошмару это случайное пристанище, или его породил голод, я не знал, но только чувствовал, как последний упрямо и верно клонит меня к вечному сну.
Глядя вокруг, досада сменялась бессилием: зачахший ещё вчера костёр, зловоние покинутого всеми жилища и... пустой котёл, как насмешка над моей незавидной участью. Чёрный от сажи и времени, он валялся в груде камней, некогда бывших хозяйским очагом. Разум предательски воскрешал вид наваристой снеди, но треснутая миска зачерпнула только пыльную пустоту. Тело бросило в дрожь. По лицу заструился холодный пот. Я упал на иссохшие ветви в ожидании смерти, как снаружи раздались голоса.
Обычно собиратели хвороста не забредали так глубоко, а в том, что это были они, я не сомневался, заметив крепкую вязанку у поваленного дерева. В нескольких шагах, закутанные с ног до головы в залатанное тряпьё, тревожно озирались двое детей. Я смотрел на них через прогнившие ставни и понимал, что на этот раз голодная зима будет ко мне благосклонна. «Одна жизнь», - проносилось в голове снова и снова, пока руки не нашли достаточно острый глиняный осколок.
Казавшийся долгим, путь окончится здесь, ведь сытая земля, где не ведают смерти уже у меня под ногами...
Автор приостановил выкладку новых эпизодов