– Хочешь еще водки?
– Нет.
Она поспешно отвела взгляд от его улыбающихся глаз.
– А ты когда-нибудь была по-настоящему пьяна?
– Угу, – кивнула она, по-прежнему не поднимая головы. – Мне тогда было два года. Дотянулась до бутылки и почти всю выпила. Хорошо, бабушка вовремя спохватилась. Но меня все равно пришлось отвезти в больницу.
– Два года? И с тех пор ни разу?
Он случайно коснулся ногой ее ноги.
Татьяна покраснела.
– С тех пор ни разу.
Она поспешно отодвинула ногу и перевела разговор на войну. Александр покорно вздохнул и объяснил, что пока положение остается прежним. Татьяна почти не слушала. Зато, пока он говорил, она могла без опаски изучать его лицо. Опять у него щетина пробивается! Похоже, она никогда не видела его гладковыбритым. Интересно почему?
Но спросить она постеснялась. К тому же легкая тень усиков так соблазнительно оттеняла его полные губы!
Ей хотелось узнать, где он успел надколоть боковой зуб, но посчитала это неприличным. Хоть бы эти глаза цвета крем-брюле перестали улыбаться! Хоть бы ей удалось улыбнуться в ответ!
– Александр… скажи, а ты знаешь английский?
– Да, хотя давно не практиковался. То есть не говорил, с тех пор как мать с отцом… – Он осекся.
Татьяна поспешно тряхнула головой:
– Прости, пожалуйста, я не хотела… просто, если ты знаешь какие-то слова, мог бы и меня научить.
Глаза Александра вспыхнули так ярко, что кровь прихлынула к щекам Татьяны.
– Таня, – медленно выговорил он, – а какие именно слова ты имеешь в виду?
Она не смогла сразу ответить, боясь, что начнет заикаться.
– Н-не знаю. Может, «водка»?
– О, это совсем легко. «Водка» по-английски и будет «водка», – рассмеялся он.
Какой у него хороший смех! Искренний, заразительный, глубокий, настоящий мужской смех, зарождающийся где-то в груди и рвущийся на волю.
Он снова поднял бутылку:
– За что будем пить? Поскольку это твой день рождения, выпьем за тебя. За то, чтобы мы смогли отпраздновать твой следующий день рождения. И надеюсь, в более приятной обстановке.
– Спасибо. За это я тоже выпью глоток, – кивнула она, беря у него бутылку. – И хорошо бы рядом был Паша.
Александр, не отвечая, отставил бутылку и задумчиво оглядел Сатурна.
– Неудачное у нас место. Другая статуя была бы лучше, не согласна? Кусок в горле застревает при виде этого чудовища, пожирающего собственное дитя.
– А где еще ты хотел бы сидеть? – поинтересовалась Татьяна, с наслаждением надкусив плитку шоколада.
– Не знаю. Может, вон там, у Марка Антония. Кажется, где-то есть статуя Афро…
– Пора, – неожиданно вскочила Татьяна. – Я совсем отяжелела от такого количества еды. Нужно размяться.
Что она здесь делает?
Они вышли из сада и направились к реке. Татьяне ужасно хотелось спросить, как его звали раньше? Неужели Александром? Есть ли такое имя у американцев? И как его ласково звали в детстве?
Нет, она не имеет права на столь интимные вопросы. Вполне достаточно и прогулки по гранитной набережной в сумеречном вечернем свете.
– Хочешь еще немного посидеть? – спросил Александр немного погодя.
– Нет, я не устала. А ты?
– Давай все же отдохнем.
Они устроились на одной из скамеек с видом на Неву. На другом берегу сверкал золотом шпиль Петропавловского собора. Александр занял половину скамейки: длинные ноги расставлены, руки раскинуты по спинке. Татьяна нерешительно примостилась рядом, стараясь, чтобы их ноги не соприкасались.
Вид у Александра был самый беззаботный. Он двигался, сидел, говорил и улыбался так, словно и не подозревал о том впечатлении, которое производил на трепетную семнадцатилетнюю девушку. Все его существо словно излучало безмятежную веру в существование его собственного законного места во Вселенной. «Все это дано мне, – казалось, говорил он. – Мое тело, лицо, рост, сила. Сам я ничего не просил. Ничего не создавал. Ничего не добивался. Это дар, за который я ежедневно возношу благодарность, когда умываюсь и причесываюсь, дар, о котором забываю днем. Я не горд и не унижен этим даром. Он не делает меня тщеславным и спесивым, но и не внушает ложной скромности».
Каждое движение его тела кричало: я знаю, кто я есть!
На несколько секунд Татьяна забыла о необходимости дышать. Правда, потом волей-неволей пришлось вспомнить.
– Люблю глядеть на реку, – тихо заметил Александр. – Особенно в белые ночи. В Америке нет ничего подобного.
– Может, на Аляске?
– Может быть. Но это… поблескивающая река, город, выстроенный на ее берегах, солнце, садящееся за Ленинградский университет и поднимающееся перед нами, за Петропавловской крепостью… – Он покачал головой, очевидно, не находя слов. Оба замолчали. – Как там у Пушкина в «Медном всаднике»? – спросил Александр. – «И не пуская тьму ночную… на золотые небеса»… как там дальше?