В обеденный перерыв она вместе с Зиной отправилась к Красенко и заявила, что хочет ехать на рытье окопов. Зина вот уже неделю ни о чем другом не говорила.
Красенко сказал, что она слишком молода. Но Татьяна продолжала настаивать.
– Зачем тебе это, Таня? – участливо спросил он. – Луга не для таких, как ты.
Она сказала, что знает: положение безнадежно, но хочет последовать призыву партии. Даже четырнадцати-пятнадцатилетние подростки роют окопы, и они с Зиной должны помочь красноармейцам чем могут. Зина молча кивала. Татьяна, понимая, что без Красенко ее никто не отпустит с завода, попросила:
– Пожалуйста, Сергей Андреевич!
– Нет, – упорствовал он.
Татьяна не отставала. Она заявила, что любой ценой должна оказаться в Луге и уедет из Ленинграда, с его помощью или без. Красенко она не боялась. Тот всегда ей симпатизировал.
– Сергей Андреевич, вы не можете держать меня силой. Подумайте, как это будет выглядеть, если станет известно, что вы не позволяете добровольцам помочь своей Родине и Красной армии?
Зина молча усердно кивала.
Красенко тяжело вздохнул, выписал обеим пропуска и разрешения покинуть завод и проштемпелевал их паспорта. На прощание он пожелал ей удачи. Татьяна хотела было признаться, что отправляется на поиски брата, но представила, что он ответит и как будет ее отговаривать, и промолчала. Только поблагодарила начальника.
Девушки отправились в громадное помещение, где после медицинского осмотра им выдали лопаты и мотыги, которые оказались слишком тяжелы для Татьяны. Их даже подвезли автобусом на Варшавский вокзал, где они должны были пересесть на военные грузовики, отправлявшиеся в Лугу. Татьяна вообразила было, что это такие же бронированные автомобили, которые перевозили картины из Эрмитажа. Но машины оказались обыкновенными полуторками, с кузовами, обтянутыми брезентом защитного цвета. Такие постоянно курсировали по Ленинграду.
Вместе с ней и Зиной в кузов набилось человек сорок. Но перед этим солдаты погрузили в грузовик какие-то ящики. Что ж, по крайней мере будет на чем сидеть.
– Что в них? – спросила Татьяна.
Солдат ухмыльнулся:
– Гранаты.
Татьяна поспешно вскочила.
Процессия из семи грузовиков направилась на юг, по шоссе, ведущему к Луге. В Гатчине им велели сойти и сесть на военный эшелон.
– Здорово! – обрадовалась Татьяна. – Значит, мы можем сойти раньше, в Толмачево, верно?
– Ты никак спятила! – удивилась Зина. – Нам же нужно в Лугу.
– Знаю. Мы выйдем раньше, а потом сядем на другой поезд и доберемся до Луги.
– Ни за что.
– Ну пожалуйста, Зина, мне позарез нужно в Толмачево. Я должна найти брата.
Зина широко открытыми глазами уставилась на Татьяну.
– Таня! Когда ты сказала, что немцы заняли Минск, разве я просила тебя поехать со мной искать сестру? – процедила она, поджав губы. Маленькие темные глазки негодующе посверкивали.
– Нет, но я не считаю, что немцы заняли Толмачево. Надежда еще есть.
– Никуда я не пойду, – наотрез отказалась Зина. – Поеду со всеми в Лугу, помогать нашим солдатам. Не хочу, чтобы меня расстреляли как дезертира.
– Зина! Как ты можешь быть дезертиром?! Ты ведь доброволец! Пожалуйста, поедем со мной!
– Ни за что на свете! – буркнула Зина, отворачиваясь.
– Как хочешь. Но я выйду.
Старшина просунул голову в дверь и крикнул Александру, что его хочет видеть полковник Степанов.
Полковник что-то писал в толстой тетради и выглядел еще более измученным, чем три дня назад.
Александр терпеливо ждал. Полковник поднял голову, и Белов увидел черные мешки под глазами и осунувшееся лицо с обтянутыми кожей скулами. Должно быть, нелегко ему пришлось!
– Старший лейтенант, прости, что так долго, но боюсь, что у меня не слишком хорошие новости.
– Ясно.
Полковник опустил глаза.
– Положение в Новгороде было отчаянным. Когда оказалось, что немцы окружают близлежащие деревни, наши собрали подростков из лагерей около Луги и Толмачева и поставили их рыть окопы. Один из таких лагерей был в Доготине. Мне ничего не известно лично о Павле Метанове, но… – Полковник откашлялся. – Сам знаешь, наступление немцев было молниеносным. Такого мы не ожидали.
Александру показалось, что он слышит голос диктора по радио. Те же интонации. Тот же фальшивый оптимизм.
– И что же?
– Немцы прошли мимо Новгорода.
– А что случилось с мальчишками?
– Это все, что мне удалось узнать. Остальное неясно. Кстати, кем вам приходится этот мальчик?