Думаю, что никакого столкновения не было. Бруннов "перебежал" дорогу А.С. Пушкину 11 февраля 1824 года, когда на маскараде у Воронцовых преподнес хозяевам французские стихи. На следующий день Пушкин, рассказывая об этом, "негодовал".
Это не повод, чтоб через 12 лет Бруннов вдруг решил рискнуть карьерой и написал, пусть даже под диктовку графа Нессельроде, анонимный "диплом".
А мог ли сам министр иностранных дел привлечь своего подчиненного к столь щекотливому делу? Поручив Бруннову написать "диплом", Нессельроде тем самым давал ему компромат против себя. Этого хитрый дипломат допустить не мог.
Зачем было Пушкину писать Нессельроде? В.В. Кожинов полагает, что "поэт видел, кто стоял за кулисами...". Ну и что? Видел или не видел, а доказать ничего не мог. Поэтому и императору Николаю I при встрече ничего не сказал. Но об отношениях барона Геккерна, Дантеса и Третьего отделения он что-то знал.
Вполне вероятно, что письма Пушкина - пусть и неотосланные - вызвали испуг у Бенкендорфа. Еще больший испуг вызвала у шефа жандармов аудиенция, которую дал Пушкину император в его личном кабинете в Аничковом дворце.
Долгое время о ней ничего не было известно. Первым упомянул об аудиенции П.Е. Щеголев, напечатавший в журнале "Огонек" в 1928 году (№ 24) статью "Царь, жандарм и поэт. Новое о дуэли Пушкина",
Трудно предположить, что Пушкин сам попросил о встрече с императором. Скорее всего, нашелся ходатай, который по собственной инициативе очень оперативно организовал эту встречу. Существует вполне вероятное мнение, что именно "Жуковский мог рассчитывать, что если царь узнает правду, это настроит его в пользу Пушкина".
Хронология событий следующая: 21 ноября Пушкин пишет письма барону Геккерну и графу Бенкендорфу, 22 ноября, в воскресенье, Жуковский встречается с Николаем I, а уже 23 ноября Пушкин встречается с императором и беседует с ним.
Главный вопрос: присутствовал ли Бенкендорф при разговоре императора с Пушкиным?
Стелла Абрамович полагает, что беседа была наедине. "23 ноября после трех часов император принял Бенкендорфа и Пушкина".
Вместе или порознь? Запись в камер-фурьерском журнале не дает ответа на этот вопрос. Но теперь, когда мы знаем, что шеф жандармов прямого отношения к этой аудиенции не имел, есть основания усомниться, присутствовал ли он при беседе царя с поэтом. Судя по тому, что в тот день утром начальник Третьего отделения ещё не был с докладом у государя, можно думать, что сначала царь принял Бенкендорфа, а потом Пушкина. Тот разговор, ради которого Пушкин был приглашен во дворец, уместнее было вести с ним наедине.
Можно думать, а можно и не думать. Издатели 4-го тома "Летописи жизни и творчества Александра Пушкина" (1999 г.) твердо решили, что "можно думать", и указали: "Ноябрь, 23. Понедельник. Император принимает Пушкина с глазу на глаз в своем кабинете в Аничковом дворце в четвертом часу пополудни. В камер-фурьерском журнале запись: "По возвращении с прогулки Его Величество принимал генерал-адъютанта графа Бенкендорфа и камер-юнкера Пушкина". Из содержания беседы известно только одно: царь взял с Пушкина обещание не драться ни под каким предлогом, но, если история возобновится, обратиться к нему. Ничего бесчестившего посланника Геккерна Пушкиным сказано не было".
Учитывая плотное кольцо сексотов Третьего отделения, окружавших и следивших за А.С. Пушкиным, можно с уверенностью сказать, что к 23 ноября 1836 года Бенкендорф уже знал содержание обоих писем, написанных Пушкиным 21 ноября. Если правда, что при разговоре Пушкина с императором Бенкендорф не присутствовал, то это могло ещё больше насторожить его.
Именно тогда должна была начаться спецоперация "Дуэль", направленная на физическое устранение А.С. Пушкина. Она продолжалась ровно два месяца и подошла к своей заключительной стадии 25 января 1837 года, когда Пушкин написал оскорбительное письмо барону Якобу ван Геккерну, экземпляр которого теперь лежал у меня на столе.
Прежде всего необходимо определить, кем написан этот текст. За два дня перед дуэлью Пушкин сделал копию этого письма, а 27 января взял её с собой на дуэль. Сокращенная формула окончания письма и отсутствие подписи свидетельствуют, что у меня - копия с письма, посланного Геккерну.
Отсутствие помарок - только одно слово зачеркнуто - указывает, что это не черновик.
Отдельно следует остановиться на бумаге: лист большого формата, без водяных знаков, слева видны следы крепления (в трех местах) и следы клея, тонкая, слегка пожелтевшая, размер 275 i 215 мм, бумага согнута два раза, горизонтальный сгиб на расстоянии 200 мм от верхнего края листа, вертикальный - 112 мм от левого края листа; на линии горизонтального сгиба - следы от крепления металлической скобой размером 7 мм и небольшой овальный надрыв, свидетельствующий, что лист находился в конверте, а конверт был запечатан, при открытии конверта ножом или ножницами не пользовались, а конверт просто надорвали, слегка повредив лист бумаги, на котором было письмо.