— И этим губит свой талант. Хани даже не представляла, как хорошо она играла. Хотя то, что она старается не попадаться на глаза, меня не удивляет. Ей основательно досталось от прессы.
— Она столько лгала о своем возрасте, что, когда наконец сказала правду, ей никто не поверил. То, что публика считала ее семнадцатилетней, когда она сбежала с Куганом, только подлило масла в огонь.
Эрик потушил сигарету в стоявшей рядом пепельнице.
— Хани не по своей воле скрывала свой возраст — это была затея Росса Бэчерди.
— Такое впечатление, что вы ее защищаете.
— С одной стороны, она пострадала ни за что, а с другой — они с Дэшем поломали жизнь многим людям.
— Но не вам.
— Не мне.
Лорел заглянула в лежащий на коленях блокнот:
— В последнее время у вас отличная пресса. Джин Сискел пишет, что видит в вас ведущего актера девяностых.
— Такое, конечно, приятно слышать, но подобные авансы кажутся мне несколько преждевременными.
— Вам всего тридцать один год. Впереди достаточно времени доказать, что критики правы.
— Или ошибаются.
— Но вы-то так не считаете?
— Да, я так не считаю.
— У вас, безусловно, достаточно уверенности в себе. Иначе бы вы вряд ли решились приехать в Нью-Йорк играть в «Макбете», не так ли? — Лорел бросила взгляд на диктофон, проверяя, не окончилась ли кассета.
Эрик приложил палец к губам.
— В шотландской пьесе.
Лорел вопросительно посмотрела на собеседника.
— Актеры считают плохой приметой называть эту пьесу ее настоящим именем. Это старое театральное суеверие.
Рот журналистки скривился в недоверчивой улыбке.
— Мне что-то не верится, что вы относитесь к суеверным людям.
— Спектакли закончатся еще только через две недели, и я предпочитаю не искушать судьбу, особенно в таком рискованном деле.
— Согласна, дело, конечно же, рискованное. Приглашение вас и Нади Эванс — двух главных секс-символов нашего экрана — на роли лорда и леди Макбет было несколько неожиданным. Критики шли в театр, заготовив камни за пазухой. Вас могли растерзать на куски!
— Но этого не произошло.
— Это самая сексуальная постановка «Мак…», ну… шотландской пьесы из тех, что мне довелось увидеть.
— Секс сыграть несложно. Гораздо труднее пришлось со всей этой кровью и страстями.
Лорел рассмеялась, и Эрик ощутил, как между ними пробежали токи, питаемые магией притяжения полов. Это происходило уже не в первый раз, но он снова отогнал мысль о том, чтобы оказаться с Лорел в постели. То, что Эрик стал гораздо разборчивее в выборе сексуальных партнерш, было связано не только с угрозой СПИДа. Первый год брака с Лили, когда он старался достичь с ней настоящей плотской близости, изрядно поубавил желание заниматься сексом ради секса. Эрик уже не отправлялся в постель с женщиной, которая ему не нравилась, и, уж во всяком случае, избегал подобных отношений с представительницами прессы.
— А вы отлично умеете держать язык за зубами, не правда ли, Эрик?
Стараясь выиграть время, Эрик потянулся за сигаретой.
— Что вы хотите этим сказать?
— Я «допрашиваю» вас уже несколько дней и до сих пор не имею ни малейшего понятия, чем вы живете. Более замкнутого человека я еще не встречала. И я даже не имею в виду то, как ловко вы уворачиваетесь от вопросов, связанных с разводом или вообще с прошлым. Вы даже оговориться себе не позволяете, не так ли?
— Если бы мне суждено было стать деревом, я был бы дубом.
Лорел засмеялась:
— Должна признать, вы сильно меня удивили. Скажите, а почему…
Но прежде чем она успела приступить к новой серии вопросов, дверь распахнулась и в номер ворвалась Рейчел Диллон. Темные спутанные волосы обрамляли маленькое нежное личико, тонкие черты которого смазывали лишь пятно от шоколада на щеке и кружок пластыря посреди лба. На девочке были красные джинсы, розовые кроссовки, свитер с аппликацией кролика Роджера и принадлежащее матери ожерелье из искусственных бриллиаитов. Через шесть недель ей должно было исполниться пять лет.
— Папа! — Рейчел завизжала с таким восторгом, словно не видела отца бог знает сколько, хотя расстались они всего несколько часов назад. Вытянув руки и едва не перевернув вазу с искусственными цветами, девочка бросилась к отцу. — Папа, угадай, что мы видели!
Рейчел не заметила воскресный номер «Таймс», лежащий на полу прямо у нее на пути, — она никогда не замечала препятствий между ней и тем, к чему она стремилась.
— Ну, так что вы видели? — Привычным движением Эрик подхватил малышку как раз в тот момент, когда она поскользнулась на газете и уже летела головой на стоявший рядом кофейный столик. Рейчел обвила руками шею отца, но вовсе не из благодарности за то, что он уберег ее от возможной опасности, — она всегда заключала его в неистовые объятия даже после самой короткой разлуки.
— Нет, ты угадай!
Эрик прижал неугомонное, переполненное энергией тельце дочери теснее и вдохнул особенный земляничный аромат детских волос, немного влажных — Рейчел никогда не шла спокойно там, где можно было бежать. На самом конце каштанового локона болталась заколка в форме панды. Делая вид, что он серьезно обдумывает вопрос дочери, Эрик снял заколку и положил ее на край стола. Заколки Рейчел валялись повсюду. Одну из них он даже достал из кармана во время пресс-конференции, приняв ее за зажигалку.
— Вы видели жирафа или Мадонну. Девочка залилась смехом:
— Да нет, глупый папочка, мы видели, как дядя писал прямо на тротуаре!
— Вот за что мы любим наш Нью-Йорк, — сухо заключил Эрик.
Рейчел увлеченно закивала головой:
— Правда-правда, папа! Прямо на тротуаре!
— Тебе повезло. — Эрик осторожно дотронулся до пластыря на лбу дочери. — Как твоя шишка?
Но Рейчел не позволила так просто себя отвлечь:
— Папа, даже твоя пай-девочка Бекки смотрела на дядю!
— А вот и она. — С какой-то особой нежностью в глазах Эрик посмотрел на сестру-двойняшку Рейчел, Ребекку, которая вошла в комнату, держась за руку Кармен — няни девочек. Девочка ласково улыбнулась отцу. Эрик подмигнул ей над головой другой дочери, посылая Ребекке их тайный сигнал. «Рейчел, как всегда, успела первой, но ей скоро здесь надоест, и тогда мы с тобой будем долго-долго обниматься!»