Никто не ответил.
Тогда по старой военфаковской привычке одним рывком он встал на ноги. (Бывало, им все время хотелось спать. Поднимались они трудно. Вот тогда и научились подниматься рывком. Сразу после команды, не раздумывая ни секунды, р-раз — и на ноги. А когда ты на ногах, сон уходит.)
— Кого привезли? — повторил Сафронов, входя в палатку.
— Это, товарищ гвардии... это, товарищ капитан, просто приехали. К нашей сестричке это.
У машины лицом к Сафронову стояла вся сияющая Стома и, спиной к нему, незнакомый офицер. Сафронов запомнил его литую спину.
Сафронову тотчас вспомнился приезд жены к нему на военфак, и сладкая боль охватила его. Он повернулся, чтобы пойти в лес и не мешать приятному свиданию.
Подняв голову, он обратил внимание на вершины берёз. Они горели необычным огнем. Солнце зашло за горизонт, но последний луч успел зажечь вершины.
Далеко отойти Сафронову не удалось. Загудела вторая машина и резко остановилась у самой сортировки. Из запыленного «виллиса» привычно выпрыгнул корпусной врач.
— Уже здесь, орел? — обратился он к офицеру с литой спиной и, кивнув на приветствие сестры, стремительно прошел в палатку.
Сафронову пришлось последовать за ним.
— Ну, что у вас тут происходит? — меняясь в лице, спросил корпусной. — Не успели отоспаться — уже кобелей принимаете.
Грубость резанула Сафронова по сердцу. Он тотчас вспомнил, как и ему с трудом удалось тогда вырваться к жене. Он сказал:
— Я разрешил встречу.
Корпусной неодобрительно поджал губы, и неизвестно, чем бы окончился этот разговор, но в это время из тамбура появилась Люба.
— Здравия желаю, — сказала она, прикладывая руку к пилотке-лодочке.
Корпусной кивнул.
— Наводите порядок. Готовьтесь. Эта формировка ненадолго.
Он стремительно удалился, как будто и в самом деле спешил за короткий срок уладить все свои дела.
Сафронов поднял глаза и засек одобрительный взгляд сестры.
— Слышали? Потихоньку наводите порядок.
Он поймал себя на том, что уже не рвется в дело и не возмущается вялостью и равнодушием товарищей. «Быстро же меня уломало».
Ему захотелось побыть одному, походить, подумать. Он свернул в сторону от своей палатки, чтобы опять же не помешать Стоме. Но и там, возле хирургии, и неподалеку от эваковзвода он увидел посторонних людей и радостных сестер с ними.
«Прямо какое-то паломничество. И откуда они вдруг появились, эти гости?» Он вспомнил грубые слова корпусного и возразил вслух:
— Тут все чисто. На краю смерти. А вернее — на виду у смерти.
Он живо припомнил Галинку и попытался представить себе дочь, которая уже делает первые шаги по земле и которую он еще ни разу не видел.
«Повидать бы их хоть одним глазком».
— Валентин Иванович.
Сафронов опешил. Перед ним стояла Галина Михайловна, а с нею высокий и стройный майор с орденами и медалями на груди.
— Вот познакомьтесь с Сережей. Я ему только что о вас рассказывала, о нашей ночной поездке, — добавила она с мягкой улыбкой.
Мужчины представились и пожали друг другу руки.
«Все люди, все человеки, война — войною, а жизнь свое требует», — размышлял Сафронов, все больше углубляясь в лес.
И опять тоска завладела им. Он не захотел ей поддаваться и решил навестить друга.
Он застал Штукина за необычным занятием — тот сидел на носилках и бинтовал дужки своих очков.
— Похудел. Сваливаются, — объяснил Штукин. Сафронов сделал шаг к нему.
— Не подходи, пожалуйста. Из меня все еще эфир выходит.
— Тогда выйдем, — предложил Сафронов.
Напротив палатки, шагах в десяти, стояли две молодые берёзки. В наступающих сумерках они ярко белели, будто сами излучали свет.
— Как медицинские сестрички в свежих халатах, — сказал Сафронов.
— А мне они напоминали раненых, забинтованных с ног до головы. Подошли, бедняги, поддерживая друг дружку, а дальше шагнуть — сил нет.
Сафронов заметил, что говорит он об этом неохотно. Да ему и самому о работе, о том, что связано с нею, вспоминать сейчас не хотелось.
— Вот я тут лежал, и мне всякие занятные мысли приходили, — начал Штукин, садясь на своего конька. Любил он порассуждать, пофилософствовать. — Мы спасаем людей, оперируем, ставим на ноги, возвращаем в строй, с тем чтобы они снова попали к нам.
— Не все, — не удержался Сафронов.
— Но большинство, — повысил голос Штукин. — Есть данные о том, что медики возвращают в строй свыше семидесяти процентов раненых.
— Честь нам и хвала.
— Да не об этом я, это бесспорно. И задача у нас такая, и мы обязаны, и наш долг, и так далее и тому подобное. Но очень жаль людей, — неожиданно повергнул он. — Такие славные ребята — и гибнут или становятся инвалидами. Да, да, да, войны бывают справедливыми и несправедливыми, без них пока что не обойтись. Но всё-таки какая это противоестественная штуковина — война.