— Товарищ капитан Сафронов, — послышался раскатистый голос. — Вас к начальнику штаба!
НШ Царапкин исполнял свое дело четко. Распорядок дня уже действовали: подъем, команды, отбой. Во время операции НШ как бы отошел на второй план, его и не видно и не слышно было. Сейчас он вновь вышел вперёд, будто соскучился по работе и решил наверстать упущенное. Команды сыпались одна за другой: вызовы, задания, приказания, распоряжения. К Сафронову он по-прежнему был благосклонен и потому вызвал его лишь один раз.
— Рапортичку движения раненых по дням. — Мы ж давали.
— Сель — уточнение. И еще боевое донесение с характеристикой каждого подчиненного. Как там тот офисер, что я рекомендовал?
— Кубышкин? Нормально.
— Не дёргается? (Он так и спросил: «Не дёргается?»)
— Да как-то не замечал. Не до того было.
— А остальные?
Сафронов вспомнил о своих претензиях к Лепику, но не сказал о них.
— Работать можно.
— Не задерживайте. Документы еще обработать нужно.
НШ произнес это тоном человека, уверенного в необычной, почти государственной важности своего дела.
Вернувшись к себе, Сафронов попросил сестру:
— Люба, посчитайте по дням, сколько там и каких прошло через нас.
Заметив её недовольный взгляд, объяснил:
— НШ требует. Мне тоже писать надо.
Он сел напротив палатки, раскрыл планшет, достал блокнот, карандаш и тут заметил, что у него дрожат пальцы. «Вот ведь как. Значит, я еще не восстановился. Нервы еще не успокоились. Мы ж пять... нет, шесть суток почти не спали».
Он попытался вспомнить день за днём, восстановить ход всей операции. И не смог. «Ну, так что же мне писать о подчиненных? Начать следует с себя. Доволен ли ты» капитан Сафронов, собою?»
Нет, удовлетворения он не ощущал. Чувство недовольства, которое появилось в нем буквально в первые минуты операции, не исчезло. Оно притупилось, но не исчезло. Теперь, глядя на прошедшее со стороны, он мог сказать себе: «Если объективно, то едва на тройку тянешь. Раненые залеживались. Хирурги медлили, но я-то не проявил должной настойчивости». Ему пришли на память напутственные слова профессора Зимина: «Вы — солдаты без оружия. Вы в тех же фронтовых условиях будете воевать за жизни бойцов». «Но я-то еще плохой солдат. Я еще не взял своей высотки».
Так он и сидел с занесенным над бумагой карандашом, не решаясь писать характеристики на подчиненных, мысленно аттестовывая свою персону.
«Но ведь нужно. НШ не отстанет. А меня, думаю, объективно охарактеризует командование».
Сафронова привлек смех санитаров. Оказывается, они сидели неподалеку за кустами. Делать-то сегодня было нечего. Он сам сказал им: «Пока отдыхайте». Сафронов прислушался и распознал голос Галкина.
— А ишшо этот мосластый...
Санитары опять засмеялись. Очевидно, Галкин изобразил «мосластого».
— Вот уж брехало. Брехать был горазд. А Лепик верил.
— Эт я, стал быть, подыгрывал.
— А чего тогда рот разевал?
— Эт, стал быть, для авторитету.
«Они говорят, как о просмотренном фильме, — подумал Сафронов. — Для них это уже история».
— Галкин, — позвал он. — И все остальные, ко мне. Санитары появились, на ходу одернули гимнастёрки и приняли то привычное выражение готовности к послушанию, какое он не раз замечал на лицах бывалых солдат.
— Садитесь. Побеседуем.
Сафронов оглядел санитаров и про себя подумал: «Она в порядке, похудевшие, но бодрые, с весёлыми глазами».
— Расскажите-ка, как поработалось.
Санитары молчали.
— Вот ты, Супрун, говорил — на передовой легче... Ты и сейчас так считаешь?
— Считаю.
— А ты, Трофимов?
— По-разному, — уклончиво ответил младший сержант.
— А ты, Лепик?
Лепик обвел глазами товарищей, посмотрел удивленно на Сафронова. «И здесь ты, как в работе... нерасторопный».
— Ну?!
— Так оно, стал быть...
— Людей жалко, — выручил Галкин. — Многие шибко покалеченные поступают. Тут никакого сердца не хватит.
«Сердца не хватит», — в мыслях одобрительно повторил Сафронов, но сказал другое:
— Ну, как же без сердца?
— Мы и то на вас любуемся, — разулыбался Галкин. — Видим, что с душой, а оно не выходит.
— Что не выходит? — спросил Сафронов.
Галкин сделал головой и руками неопределенный, округлый жест:
— Вы вот... а оно... не выходит.
— Да что именно?
— Так ведь видим, товарищ гв... товарищ капитан. А оно... это... не поддается.