По всему лесу шла стрельба. Эхо разлеталось, усиливая выстрелы, крики, голоса. Казалось, кричат и стреляют повсюду, и было непонятно, где наши, где враги. Но впереди были Кубышкин и Супрун, и они, как компас, указывали направление. «Значит, враг там», — догадался Сафронов и начал вглядываться в темноту. Впрочем, темноты как таковой не было. Стволы берёз отсвечивали, и только внизу между ними клубилась мгла.
В первое мгновение Сафронов не видел, по кому стреляют товарищи, и кто стрелял в ответ. Он по привычке умелого стрелка, каким был еще до войны, посоветовал:
— Стрелять прицельно.
И будто эхо отдалось справа от него, там, где выстрелы раздавались особенно часто;
— Присельно.
Он тотчас узнал голос НШ.
«Значит, он там. И там штаб. И там...»
Тут он вспомнил, что в батальоне есть еще тяжелораненые, послеоперационные, они в госпитальном взводе. Им, конечно же, нужны помощь и защита.
— Девушки, — произнес Сафронов командным тоном. — Ползите к госпитальному, девушки...
— Уже, — послышался голос Любы.
По шороху травы и листьев он понял: девушки выполняют его приказание. Все это длилось секунды. Время будто ускорило свой бег. Его отсчитывали не часы, а вот эти автоматные очереди, что раздавались со всех сторон. «Ну где же, где же враг?» — только хотел было спросить Сафронов, но тут увидел метрах в пятидесяти от себя, как от одной берёзы к другой метнулась тень. Он вскинул руку, но выстрелить не успел, а точнее — удержал себя от необдуманного выстрела.
«Надо с упреждением», — сказал он сам себе, будто находился не в лесу, не в ночном бою, а на учебном стрельбище, в той недалекой юности.
— Прицельно, — уже твердо повторил Сафронов и рывком поднялся, укрываясь за ближайшим деревом.
Стоять было, конечно, правильнее. И обзор лучше, и стрелять удобнее.
— Товарищ гвардии... а нам-то что?
— Тихо.
От берёзы, взятой им на примету, снова метнулась тень. Сафронов уловил направление её движения, взял на полкорпуса правее и нажал на спуск. Выстрел прозвучал резко, словно ударили по стволу, и почти одновременно тень как бы надломилась, пытаясь сохранить равновесие, и рухнула.
— Сверзился! — восторженно вскрикнул Галкин.
— Тихо. Ложись.
Сафронов, сам не зная почему, подал команду «ложись», но она оказалась кстати. Едва они шмякнулись на траву, пули заприсвистывали над головою, а одна, ударившись о ствол, пошла рикошетом, словно удивляясь этому факту, — «фи-и-и».
«А они, берёзы, действительно охраняют нас, как верные друзья», — подумал Сафронов и тотчас отогнал эту ненужную мысль.
— Вот что, — сказал он, стараясь говорить тихо. — Тем, кто без оружия, тоже ползти к госпитальному или к штабу.
Чуть сбоку от того места, куда он стрелял, снова метнулась тень. Сафронов выстрелил, но опоздал и сам себя обругал: «Мазила» — и где-то в себе удивился этому слову, которое к месту звучало тогда, в той довоенной юности, и никак не подходило к данной обстановке.
— Слышите, санитары?!
— Тута. Слышим.
— Трофимов.
— Я!
— А где Лепик?
Сержант не ответил.
— Ладно. Ползите вдвоём.
«А его я все равно отправлю, — взъелся Сафронов. — Это ж надо... Бой идет. А он... Спит, что ли?»
— Рота, в обход! — донеслось из района госпитальной палатки.
Голос был незнакомый, привычно командный.
«Какая рота? — удивился Сафронов. — Разве что подкрепление? Откуда?»
Раздался взрыв гранаты.
«Значит, там центр боя, — догадался Сафронов. — Это где-то у штаба».
Вновь мелькнула тень, и почти тотчас раздалась короткая автоматная очередь.
— Супрун, ты? — негромко окликнул Сафронов.
— Нет.
— Я полоснул, а что? — отозвался Кубышкин.
— У тебя ж пистолет...
— Патроны кончились.
— Тихо.
«Значит, у нас автомат и мой пистолет, — рассуждал Сафронов. — Может, и Супруна туда отправить? Нет, пусть остается на всякий случай. А может, и нам туда? Там основной бой. Пожалуй, останемся здесь, на всякий случай, для прикрытия».
— Располземся пошире, — приказал Сафронов. — После выстрелов обязательно меняем место.
У штаба продолжали стрелять. Доносились автоматные и пистолетные выстрелы. Редкие взрывы гранат. Немецкая и русская речь.
Вдруг выстрелы стали отдаляться, отходить в сторону, в глубь леса, словно их относило ветром. Но никакого ветра на самом деле не было.
— Кажись, отходят. А что? — спросил Кубышкин.
— Лежать, — приказал Сафронов.
Сделалось тихо и страшновато. Неизвестно было, что там происходит и что делать дальше. Неизвестность была невмоготу.