«Так вот кто подавал команды, так вот почему у нее двойное горе», — подумал Сафронов.
Ему сделалось нестерпимо больно, он не смог сдержать подступивших рыданий и быстро отвернулся. Однако через какую-нибудь секунду-две справился с собой и вместе с Чернышевым пошел к раненым. Там все еще находились его сестры Стома и Люба и его санитар Трофимов. У сестер были заплаканные глаза. И они поспешно отвели взгляд при виде Сафронова.
— У нас тоже потери, — сообщил Сафронов. — Лепик, Стома всхлипнула и убежала в задний тамбур.
— Пить... пить... Не могу более, — простонал раненый, лежащий у самого входа.
Трофимов бросился к нему с поильником, но санитар госпитального взвода упредил его:
— Э-э, погодь. Ему не велено. На-ка салфеточку пососи.
— Ну сколько же... Ну дайте же...
Появилась Галина Михайловна, и раненый оборвал стон.
Она подошла к нему, положила руку на лоб.
— Мы вас подменим, — осторожно предложил Чернышев.
— Не нужно, — отказалась Галина Михайловна.
— Тогда вот сестричку оставим.
У Сафронова язык не повернулся возразить Чернышеву. Он кивнул и направился к выходу.
Выглянуло солнце. Оно зажгло вершины берёз, и они горели радостным светом. Внизу, у корней, у самой земли, все еще стояла ночная сырость, а вверху сиял наступающий день.
И это неудержимое наступление ясного июльского дня еще сильнее подчеркивало ночную трагедию.
«Да, да, — рассуждал Сафронов, шагая меж берёз. — И день придет, и солнце засверкает, только они — этот майор, Настенька, мой Лепик — уже не увидят этого».
Сафронов медленно шел, посматривая по сторонам, и все берёзы казались ему сестричками в белых халатах. На одной из них он заметил голубую царапину — след пули — и не удержался, подошел, приложил руку к прохладной коре.
— И тебя не пощадило, — произнес он чуть слышно и погладил берёзу, как живую, как погладил бы сейчас Настеньку, если бы она могла встать и очутиться рядом с ним.
33
Отзвучали короткие речи. Отгремели прощальные залпы. И тотчас над лесом поднялись и надсадно закаркали вороны. Откуда они появились? Как учуяли горе?
Раздумывать и задумываться не было времени. Послышались отрывистые приказания НШ и громкая общая команда: «По машинам!» Медсанбат уже свернулся и находился в походном состоянии. Лишь одна палатка сиротливо торчала на опустевшей площадке. Снова госпитальный взвод задерживался со своими нетранспортабельными в ожидании ППГ.
С ним осталась и Люба, послушно принявшая новую роль. Сафронов не мог вызволить её обратно, хотя не представлял себе, как они будут работать без нее, без основной сестры.
Сейчас Люба и Галина Михайловна стояли у палатки, ожидая, когда тронутся машины. Галина Михайловна так постарела за одни сутки, что казалось — это не она, а её старшая сестра, а Галины Михайловны уже нет и никогда больше не будет.
Отъезжали без особого шума, без громких разговоров, без обычных песен. Просто завели моторы, забрались, кто как мог, на перегруженные машины и поехали.
Какая-то сила заставила Сафронова еще раз взглянуть на одинокую палатку, на двух женщин в белых халатах. И еще раз, когда они выехали на проселочную дорогу, оглянуться на этот лес, в котором они прожили несколько тревожных дней. Чем дальше они отъезжали, тем больше сливался этот лес с ближайшими лесами и перелесками, и вскоре его уже нельзя было узнать и отличить от соседних.
Дорога была пустынна и напоминала Сафронову ту ночную дорогу, по которой когда-то они ехали на мотоцикле вместе с Галиной Михайловной и комбатом. Хотя сейчас светило солнце и на полях зеленела трава, это не радовало глаз и не оживляло картину. О прошедших здесь боях напоминали разбитые машины в кюветах да выжженные деревеньки.
В глаза бросилось одно — под корень спиленный лес у дороги. Сколько ни ехали, ни одного дерева ближе ста метров.
— От партизан, — объяснил шофер, уловив недоуменный взгляд Сафронова.
Только сейчас Сафронов заметил, что с ним рядом новый шофер. Петро тяжело ранен в живот. И сейчас он после операции остался там, у Галины Михайловны.
«Как же мы без людей будем? И так не справлялись, а теперь...»
Сафронов припомнил слова корпусного, сказанные старшему брату: «Бригады тоже не укомплектованы, а им выполнять задачу».
Думать о предстоящем деле не хотелось. Он ехал в состоянии какой-то непонятной отрешенности. Глаз не закрывал, но будто проваливался, спать не спал, но уносился мыслями куда-то далеко, и воспоминания шли не гладко, перескакивали с одного на другое, путались и повторялись.