— И должно быть гладко. Надо все разведать, изучить, обмозговать. Смогут ли твои ученики повести танки?
— Один танк поведу я. Другой — немец. Приставим к нему Фролова на всякий случай. В третьем — Судаков.
Правда, у Судакова еще левая рука не зажила как следует, но, говорит, справится с рычагами.
— Итак, операцию назначаем на послезавтра. В ночь на восьмое марта. Сколько же это мы находимся в окружении? — И сам ответил:— Сорок шесть дней! Прорваться на немецких танках — самый, пожалуй, верный шанс. Немцы не подумают, что мы рискнем! А там — кто его знает! Война! И враг хитрый, коварный.
— Попробуем, Павел Остапович! Или пан, или пропал!
25
Седьмого марта потеплело. Зима пошла на слом. Даже ночью влажный снег не брался коркой. Когда подошли к селу, оно было охвачено звездным безмолвием. Избы, дворовые постройки, вербы таяли, расплывались в темноте, и казалось — от них больше всего исходило это мертвое молчание. Ни звука, ни искорки!
На сердце у Шевченко было тревожно: сумеют ли захватить танки?
Вот и деревянная изба, огороженная высоким плетнем. В избе еще не спят. Слышится говор.
У самого сарая, который прижался прямо к избе, замаскированный танк.
Шевченко идет первым, за ним Иванов, Фролов, Копейкин, пленный немец. Замыкающий санитар Титов. Подошли ко двору. Потянуло легким дымком: в избе топилась печь. У высокого крыльца стоял часовой. Залегли в огороде. Следят, ждут. Тела мурашками зашлись, но лежат, не шелохнутся. Разводящий часового сменил. А они еще лежат, еще выжидают.
— Иванов, любыми способами проникните через сарай в сени и снимите часового, — приказывает Шевченко.- Только тихо, без шума. Копейкин с вами.
— Есть! — прошептал сержант. — Я его один возьму. Меньше шума будет.
«Понять то понял, но как ты проберешься через сарай в сени? — думал Шевченко.
Вдруг открылась дверь избы. На крыльце появился немец без фуражки, в расстегнутом кителе. Шевченко от неожиданности даже вздрогнул. Немец перебросился несколькими словами с часовым, который сделал несколько шагов к танку. «Влипли! — с тревогой подумал Шевченко. — Но расчетам сержант как раз должен добраться семей. И надо же такое!»
— Вот сволочь, прямо с крыльца дует! — прошептал Копейкин. — Культурная нация!
Проник ли сержант в сени? Где он?
Часовой поднялся на крыльцо, отстукивая сапогами, подбитыми подковами, ежится, нос в воротник прячет, а на дворе не так уж и холодно. По привычке, что ли.
Это были самые тревожные минуты. Тревожные и неприятные. А в это время сержант Иванов вытащил саперную лопатку и решал, куда будет наносить удар. И есть ли у немца каска. Можно и промазать. Нанести удар по шейным позвонкам? Тогда надо, чтобы часовой стоял боком. Вот уже немец рядом. От него противно несет потом, дустом и одеколоном. Сержант Иванов сделал два шага вперед и рубанул немца ребром саперной лопатки по голове: он все-таки разглядел, что часовой без каски. Тот и ойкнуть не успел, повалился. Сержант даже успел подхватить падающего немца. Ничего не звякнуло.
— Готов! — тихо сказал сержант.
— В танк! — приказал Шевченко Фролову, а сам первый пошел во двор. — А вы, Титов, оставайтесь здесь и наблюдайте. Немца с собой захватите.
А вдруг танк не заведется? Хотя сегодня и не морозная ночь, температура близка к нулю.
Шевченко стал искать щель в замаскированных окнах. Но тщетно.
— Иванов, иди к окну, — приказал Шевченко. — Как только я открою дверь, дави на стекло. Понял? Смотри, чтобы никто не выскочил из окна. Открывать огонь не в нашу пользу. Копейкин, за мной!
Шевченко оттянул затвор автомата и поставил на предохранитель. То же сделал и Иванов. Подождав, когда Иванов займет место у окна, Шевченко быстрым шагом направился к двери, но в темных сенях задел за какое-то ведро, выругался: «Доннер веттер!», толкнул дверь. Отжав рукоятку затвора с предохранителя, громко, спокойно, сам удивляясь своей выдержке, скомандовал:
— Хальт! Хенде хох!
Тут же раздался звон стекла, и в окно просунулся черный рубчатый ствол автомата. Немцы ошалело вскочили и подняли руки.
— Копейкин, обыскать! — приказал Шевченко. — Нет, сначала загляни в другую комнату.
— Наши пришли! — обрадовалась хозяйка.
В той комнате, которую называют светелкой, никого нет.
— Зер гут! — сказал Копейкин. — Классно сдались.
— Ты обыщи как следует. За голенищами сапог тоже.
Но вот в комнату ввалился Фролов, зашептал над ухом: