Кто-то длинный, громоздкий наклонился над ним. Павел с трудом узнал Горяинова. Лицо расплывалось перед главами. Казалось, его положили на раскаленное железо. Боль наседала со всех сторон, давила, рвала.
Шевченко начал догадываться, что он на операционном столе.
— Где мы?
Какой тонкий, слабый у него голос!
— В Анцифриевке. Прорвались!
— Что со мной?
— Все будет в порядке, Павел Остапович. Вот подберемся и вытянем осколочек. Металл-то в шее, возле позвоночника. А остальное — сущий пустяк.
— И долго мне валяться?
— Лучшее лекарство для вас — время.
— Уралов со своей группой пробился?
— Да... Маску! Лежите спокойно, дышите глубоко считайте: раз, два, три...
— А Жоров где?
— Жоров в Москве.
— Глубоко вдыхайте, товарищ старший лейтенант, — шепчет Рая Шайхутдинова. — Теперь будете жить! Вырвались! Дышите, дышите...
«Вырвались, — думает Шевченко. — А Криничко с бойцами еще там. Ему труднее будет пробиться... Будет партизанить».
— Главное, знамя вынесли, — донесся до него голое Раи.
— Ты права, святыню дивизии — знамя — сберегли. Его мы принесем в самый Берлин! В самое логово фашизма!
В голове начинает туго звенеть, звон, нарастает, и Павел проваливается в бездну.
Через несколько дней было приказано доставить знамя дивизии в Москву. Его повезли сержант Фролов и красноармеец Копейкин.
Всех бойцов и командиров, выходивших из окружения, направили на пополнение другой дивизии.
Не скоро окруженцы узнают, что в Тюмени в апреле сорок второго года под знаменем, которое с таким трудом было спасено, начала формироваться новая стрелковая дивизия (второго формирования).
На базе медсанбата был создан хирургический полевой подвижной госпиталь.
После выздоровления старший лейтенант Шевченко Павел Остапович был командирован в Центральный штаб партизанского движения.
Огонь партизанской войны заполыхал со все возрастающей силой. Он потребовал большого количества опытных командных кадров.
ЭПИЛОГ
Прошло тридцать лет, а военные события под Москвой все чаще напоминают о себе.
Однажды Шевченко получил письмо от однополчанина Василия Титова. Оно пришло с Урала.
«Товарищ старший лейтенант, — писал Титов. — Недавно состоялась встреча однополчан нашей дивизии в Свердловске. Собралось нас мало, но встреча была теплая. Вспомнили и Вас. Там я услышал, что в Камышлове проживает наша однополчанка, Алена Савельевна Шубина. Она замужем, имеет трех детей. Работает в средней школе. Преподает русский язык и литературу. Фамилия у нее сейчас Скобелева. Думаю, что это сообщение обрадует Вас. Приезжайте на следующую встречу...»
Письмо задрожало в его руках, как пойманная птица, вот-вот вырвется и улетит. Сердце зашлось. «Шубина жива?! Не ошибка ли это?» Павел Остапович вскочил с кресла и стал взволнованно ходить по своему служебному кабинету от стола к двери и обратно. В голове билась только одно мысль: «Это какая-то другая Скобелева и никакого отношения к Аленке Шубиной не имеет!» Он читал и перечитывал письмо. Иногда ему казалось, что это только сон и никакого письма от однополчанина он не получил. Не раз к нему приходили подобные видения. Человека давно нет в живых, а он с ним в атаку ходит, из одного котелка кашу ест, то вырывается из окружения,
А может, действительно Аленка жива? Только нет! Что-то тут не то. Она бы нашла меня. А внутренний голос спрашивал: «А ты почему не искал ее? Сколько раз собирался съездить под Ржев на ее могилу на хуторе Егорушки? А съездил? Все откладывал. Все не хватало времени#,
«Вполне возможно, что и жива. Он боялся загасить крохотную искру надежды, которая загоралась в его сердце. «На фронте всякое случалось». Это обнадеживало.
И пусть простит Аленка, что не искал, легко поверил в ее смерть.
Неожиданно мелькнула мысль: а мог же и он погибнуть еще в сорок первом. Где-то под Ямугой. В Клину. В Борщеве. Или в сорок втором под Ржевом. И, наверно, никто сейчас о нем и не вспомнил бы. Кроме однополчан. Но и их можно сосчитать по пальцам. Да и кто опечалился бы? Разве только мать и Аленка. «Ты Аленку уже считаешь живой? Письму поверил?» А что, собственно, он совершил такого, чтобы люди запомнили надолго или опечалились?
Он делал то, что делали другие. А сколько таких было. Миллионы.
Страшная грусть охватила его, но Павел Остапович думает но о себе. Он остался живой. Ему жаль своих сверстников, которые исчезли раньше времени. Они тоже хотели жить, яростно боролись за жизнь, но исчезли навечно. Они не видели Парада Победы, не слышали о трагедии Хиросимы и Нагасаки, но радовались первому спутнику Земли, первым космонавтам.