А жизнь на земле идет. После войны Павел Остапович учился, и вот уже скоро двадцать лет, как после института его послали на строительство города на Днепре. Когда он приехал, здесь были одни развалины. Под метлу смели фашисты город. Но официальным источникам известно, что в городе осталось три процента жилого фонда. Старый город видел только на фотографиях. Новый поднимался на его глазах. Жилые кварталы, Дворец культуры, музей автомобильный завод, на глазах вырастал приднепровский
В дорогу! Нечего ждать следующей встречи однополчан, — решил Павел Остапович. — В Свердловск самолетом, а там до Камышлова — рукой подать...
Шевченко увидел, казалось, прежний, мало изменившийся Камышлов. Словно и не прошли десятилетия. Правда, в центре города, куда бежал автобус, много новых, многоэтажных зданий. Вот трехэтажные, пятиэтажные, а там, наверное, новая больница. Раньше были дома в основном низенькие, одноэтажные.
«Если в школе занимаются в две смены, то кого-нибудь застану», — думал Шевченко, спеша к школе, куда дорогу ему указали детишки.
— Прямо — на вокзал, а потом направо, — охотно объясняли они.
Вот и деревянная двухэтажная школа. Еще издали он услышал звонок. Что-то стало давить на сердце, ноги словно ватные сделались.
— Скажите, пожалуйста, учительница Скобелева у вас работает? — прямо с порога учительской спросил Павел Остапович.
— Да, у нас, — оторвавшись от тетрадей, ответила миловидная учительница, видимо, признав его за родителя какого-нибудь неуспевающего ученика из класса Скобелевой.
— А вы не знаете ее девичью фамилию? — Он мельком посмотрел на учительницу: нежное лицо, большие выразительные глава, стройная — все это напоминало Павлу Остаповичу молодость девчат-однополчанок.
— Девичья? Мария Ивановна, вы не знаете девичью фамилию Скобелевой? Да вы садитесь, пожалуйста.
Пожилая учительница оторвалась от классного журнала, сказала:
— Шубина Елена Савельевна.
Отлегло от сердца. Значит, жива Аленка! Прав Титов! Прав! Жива Шубина! Жива!
— Фронтовичка? — хотя этого можно было и не спрашивать.
— Да, она была на фронте. Имеет боевые награды, Вам придется подождать. Урок только начался. Я сейчас вам дам свежие газеты. Или можете пойти к ней домой. Муж ее как раз сейчас дома. Они живут рядом со школой, по улице Короткой. Вы, наверное, из газеты?
—Нет, нет... Я... У меня другое... — запнулся Шевченко.
Учительница внимательно посмотрела на Павла Остаповича.
— Спасибо! Я пойду... — Он поднялся и вышел.
Душа его кричала: «Жива Алена Шубина! Жива!»
Может, лучше ее подождать на улице? Да, да, надо собраться с мыслями...
Сколько временя он так проходил, не отрывая взгляда от дверей школы, трудно сказать. Наконец решился.
Солнце уже догорало, касаясь горизонта. У калитки остановился. Как же представиться мужу? Каков он? Как встретит? Скажет, что однополчанин, случайно оказался в командировке, вот и зашел на минутку. Что ж тут такого?
Когда Павел Остапович открыл калитку, муж Алены хозяйничал во дворе. Среднего роста, крепыш.
«Тоже фронтовик, — подумал Шевченко. — Горя, видно, хватил немало. Но не поддается разным хворобам».
Поздоровались. Муж Аленки подал руку, назвался Петром Кузьмичом, пригласил в дом. Сначала они попали в прихожую. Потом — в большую комнату-горницу. Комната метров двадцать, с тремя окнами, вся была залита вечерним солнцем. На полу домотканые дорожки. На стене тонкий ковер с рогатым оленем. Сервант новый, полированный, наполненный разной посудой. Диван. Этажерка с книгами.
Со стены смотрела, чуть улыбаясь, в военной форме сержант Алена Шубина. На груди орден Красной Звезды и медаль «За отвагу». Воротничок гимнастерки великоват. Да, это Алена! Такой он знал ее.
— Этот снимок сделан в сорок втором, — словно читая мысли Павла Остаповича, сказал Петр Кузьмич.
Он достал с этажерки два пухлых, в розовом ледерине, фотоальбома.
— Посмотрите, тут есть и фронтовые снимки.
Павел Остапович с нетерпением и дрожью в руках стал смотреть фотографии.
Вот снимок трех девушек со старшиной Комаревичем. Его сделал Павел где-то на калининской земле. В центре Аленка. Справа — Наталья Трикоз. А кто же это? Да это же медсестра Ася Плаксина! Комаревич присел прямо на пол. Снимок сделан в доме. Окно занавешено простым солдатским одеялом. Где же это было? В Борщеве или Петровке? Нот, это было позже. Шевченко зашел к ним. Из почки пахнуло печеной картошкой. Они угостили его. Он сфотографировал их своим «фотокором». А у него не сохранилось ни одной фронтовой фотографии. Где-то пропали в Брянских лесах.