Немцы работают медленно, долго ковыряются в развалинах, затем берут по два кирпичика и складывают в квадратную кучу.
— Смотри, какой он, немец! — удивленно произноси! Фирсанов. — Тонок и жидок.
— Тонок, говоришь? — возразил Кукольник, — А как прет!
Слова Кукольника не понравились лейтенанту. Вообще-то Кукольник дисциплинированный боец. Работящий. У лейтенанта всегда пользовался авторитетом.
Не скрывая любопытства, все разглядывали немцев. Одеты они в короткие мундиры с короткими рукавами и в низких, из рыжей кожи сапогах. На головах пилотки.
— Эй, немец! — весело крикнул Иван Копейкин.-- Когда на зимнюю форму перейдешь? Или арийская кровь и так греет?
На его выкрик обратил внимание только один немец, тот, что не спеша складывал кирпичи.
— Гитлер капут! — разошелся Иван Копейкин.
Вдруг немец с белым лицом оставил свое занятие. Его глаза загорелись, засверкали злобой.
— Москва капут! — уверенно, старательно выговаривая русские слова, произнес он. — А вас! — И он сделал жест, словно собственноручно набрасывал и затягивал петлю на шее.
Копейкин оторопел. От крови, бросившейся в лицо, горели щеки. Как посмел! Этот паршивый немец!
— Ах ты, фашист! Ты еще пасть разинул! — заорал вдруг Копейкин и выскочил из вагона. — Титов, дай винтовку, я его прикончу!
— Ты че, Иван, опомнись! — испугался Титов.
— Копейкин, назад! — закричал Шевченко.
Немцы бросили работу, забормотали, похоже —ругались. Все это произошло в один миг.
Копейкин вздрогнул, видимо, опомнился, метнулся в свой вагон.
Подошли конвоиры:
— Работать, работать!
А длинный белолицый немец продолжал кричать:
— Москва капут! Москва капут!
Копейкин осуждающе, даже с гневом, глядя Шевченко прямо в глаза, сказал:
— Эх, лейтенант! — втянул голову в плечи и, как побитый, полез на нары.
— Лютый фашист! Слышали, что орал?
— Вроде мы у него пленные, а он на свободе.
— Надо было Ивану все-таки дать в морду этому фашисту, — произнес Петр Фирсанов. — Немец-то не крепок, хорошо двинь — и дух вон...
— Сумлеваюсь!
— Че ты подъелдыкиваешь! Тебе бы пулемет, Копейкин, а не автомашину!
— А лучше кривое ружье.
— А че, и возьму пулемет, — с нар бросил Копейкин. — Это врачи дали мне нестроевую, плоскостопие приглядели.
— Не наложил бы ты, Иван, в штаны в первом бою! — бросил молчавший до сих пор водитель Судаков.
— Не задевай, Судак! И без тебя тошно.
«Надо основательно поговорить с бойцами, — решил Шевченко. — Разве можно изливать свою ненависть на пленного немца? Хотя можно понять Копейкина. Попадись к такому в плен, живьем кожу сдерет. Ишь, как ведет себя даже в плену. Это не просто немец — фашист. Но при любом случае красноармеец должен оставаться советским человеком».
— Лейтенант Шевченко, к командиру батальона! — передали из соседнего вагона.
— Вы смотрите тут, не наделайте глупостей, — уходя сказал лейтенант.
— Больно ты, Копейкин, горяч, — осуждающе сказал сержант Фролов, как только Шевченко вышел.
— А как они с нашими обращаются? — бросил с нар Копейкин. — Че, газет не читаете? Утроба моя не переносит их!
— Они?! Они — фашисты, изверги, — сказал сержант. А ты красноармеец, звездочку носишь.
Все примолкли. Замолчал и Иван Копейкин. Поезд тронулся. Уже на ходу в теплушку вскочил командир взвода. И тоже молчит. Только звонко лязгали железные буфера, да поскрипывала вагонная обшивка. Дрожал на гвозде фонарь «летучая мышь».
В полночь боец Титов разбудил лейтенанта:
— Товарищ лейтенант, мы в Москве.
— Как в Москве?!
— Сейчас обходчик сказал, что мы на окружной Москвы. Еще сказал, что вчера был военный парад на Красной площади.
— Как парад?! — У Павла радостно забилось сердце, — Парад! Парад наших войск на Красной площади! Значит, есть еще силы!
Если бы кто другой сказал, он бы не поверил, а то Титов. Серьезный человек. Да и железнодорожник врать не станет. Не такое сейчас время.
«Военный парад на Красной площади, — рассуждал Шевченко. — Парад! Как в мирное время! Прилив невиданной энергии он даст нашему пароду. С каким облегчением вздохнут советские люди на оккупированной территории: «Москва наша!» О параде в Москве заговорит весь мир. У порабощенных народов Европы укрепится вера в нашу победу, в силу, способную уничтожить немецких захватчиков. Они смотрят на нас, как на своих освободителей.
А может, задумаются и японцы: стоит ли нападать на нашу страну? Может, остепенятся те же белофинны, которые день и ночь обстреливают Ленинград? Москва стоит и будет стоять! »
— Товарищи, Москва!