— Товарищ Куваев, вашу полуторку будем разогревать первой. Фирсанов, Титов, поможете. Где паяльные лампы?
— У меня одна, — ответил Куваев. — А вторая у Кукольника.
— Остальным на следующей остановке залить воду. Будем греть здесь, в теплушке. И греть до кипения, чтобы радиаторы не разморозить. Мороз-то жмет.
На следующей остановке водители бросились за горячей водой. Командира взвода снова вызвали к начальнику эшелона. Но на полпути ему встретился старшина Комаревич.
— Товарищ лейтенант, выделите четырех бойцов для получения обмундирования и пять — для получения оружия. К начальнику эшелона, значит, идти не следует. Эшелон будет стоять около часа.
«Как хорошо! За час мы не одну машину заведем».
— Какая станция? — спросил Шевченко у женщины-железнодорожницы. — Где Москва?
— Москву вы, товарищ командир, проехали.
— Как проехали?!
— Километров двадцать севернее.
«Это что же, нас на север везут? Ну да ведь фронт не с одной стороны Москвы. Немец берет город в клещи».
Все с любопытством гадали, где эшелон остановится для разгрузки.
Минут через двадцать бойцы в сопровождении старшины принесли тюфяки, наполненные имуществом.
— Приказано раздать бойцам.
В тюфяках были новые телогрейки, валенки, один меховой жилет.
— Ого! — обрадовались бойцы. — Теперь нам морозы нипочем!
— А пистолет и полушубок вы получите сами, — сказал старшина лейтенанту. — Мы сейчас еще за оружием пойдем.
— Значит, есть у нас чем бить врага! — с облегчением сказал Шевченко. — И теплое обмундирование.
«А мы-то думали, с голыми руками придется на немца идти. Оказывается, нашлось и оружие, и теплое обмундирование. Продержаться бы только немного. Время работает на нас».
Минут через двадцать у всех были карабины.
— Нам карабины, а другим батальонам автоматы, — рассказывали ходившие за оружием. — Теперь мы покажем немцу, где раки зимуют
— Ей-богу, немца сюда заманили специально, чтобы с ним расправиться. Это тактика.
— Да брось ты со своей тактикой! Голова!
Светало. Снег валил и валил.
— Братцы, на канал Москва — Волга едем! — сказал Роман Судаков.
— А ты что, бывал здесь?
— Приходилось. — И Роман шмыгнул широким носом.
Глаза у него маленькие, грустные.
— Значит, на родину едешь, что ли?
— Строил канал.
— Ишь ты...
Но расспрашивать, как он строил, никто не стал.
— До канала уже рукой подать, километров пятнадцать осталось.
— Туда же немцы прорвались! И куда нас черт несет?
— Прямо в зубы.
— Катают, катают по рельсам, пока авиация не налетит, — ворчал Кукольник. — Спешились бы хоть...: «Километров двадцать до линии фронта согласно сводке Совинформбюро, — прикинул Шевченко. — Если немцы еще не продвинулись».
А снег сыпал и сыпал.
4
Медсанбат расквартировался в Андреевке. Село большое, в одну линию, километров пять будет. Все дома забиты связистами, химиками, тыловыми подразделениями. Говорят, через день-два связисты уйдут на фронт, и тогда медсанбат расквартируется вольготнее, а пока выделено только семь изб. Водителей разместили в пятистенном доме. В избе не повернуться, спали на полу. Автомашины с медицинским имуществом пока не разгружали — не было такой команды. Пришлось в каждом дворе поставить по три-четыре полуторки. Это опасно при налете авиации, но и рассредоточить по одной тоже нельзя. Машины надо охранять, а людей не хватает. В них лекарства, за которые водители несли персональную ответственность, хотя они толком и не знали, что там в ящиках с пломбами. Шевченко слышал спор Горяинова с командиром батальона. Хирург предлагал сразу же развернуть батальон — ведь фронт рядом. Его не поддержал и дивизионный врач: не было такого приказа из штаба фронта.
Ночью Шевченко дважды проверял охрану: все бойцы несли службу бдительно. Утром, прежде чем умыться, он направился за полотенцем в сарай. Только вошел туда, как заметил, что чемодан, который там оставил, продавлен. «Неужели фотоаппарат корова раздавила?» — испугался Павел. Нет, фотоаппарат в порядке. Рисунок, что подарила Шубина, помялся.
— Ах ты, рыжая, — ласково сказал Павел, подходя к корове.
Буренка перестала жевать, подняла голову.
— Ну как же ты посмела?
Корова повернула голову, уставила на него большие оловянные глаза. Павел погладил ей шею, лоб.
— Не сержусь, не ругаю. Правильно сделала — нечего на фронт с чемоданом тащиться. Придется у старшины Комаревича просить вещмешок.
Корова потянулась к его руке шершавыми губами. Он же достал кусок сухаря из кармана, подал ей. Буренка отозвалась благодарным мычанием.