Алла Корнеевна вынула из портсигара «Беломор», с наслаждением закурила.
22
Борщево — обычное село, каких немало в Калининской области. А знаменито своими борщами.
Шевченко с Фроловым обосновались на постой у пожилой женщины, в небольшой избушке. Иного выбора у них, кстати, и не было. Подобротнее отведены для раненых. Из хозяйства у тетки сохранились три белые курочки. Во дворе бегала на цепи черная собачонка, которая ни на кого не лаяла. Да еще ласковая серая кошка. В первый же день тетка Меланья угостила их борщом. Павел, отхлебнув несколько ложек, стал хвалить, а хозяйка добрыми глазами смотрела на него. И не просто расхваливал, как водится, борщ действительно был вкусный.
— Такой борщ, — сказал Павел, — варила моя мать.
— Когда-то, рассказывают, здесь поселились украинцы. Они и научили наших женщин варить борщи, — улыбнулась хозяйка. — Я каждый день буду вас борщом кормить.
В избу попросилась кошка, прошла к печке, села и начала «умываться».
— Кого-то бог в гости несет, — сказала хозяйка, — Может, мои пораненные после госпиталю навестят?
— Аленку намывает, — шепнул, улыбаясь, Фролов.
Шевченко и Фролов быстро привязались к этой доброй женщине. Казалось, что и хозяйка была довольна ими, часто называла их сынками. Ее двое сыновей и муж были на фронте. От них вот-вот должны поступить весточки. Напишут, если живы, потому что в сводке Совинформбюро в числе освобожденных упоминали и Борщево. Фотографии мужа и сыновей висели в большой дубовой лакированной рамке на стене. И когда садились за стол, им казалось, что вся семья Меланьи в сборе.
Хозяйка ничего не жалела для них, то капусту раздобудет, то попросила открыть бурт картошки.
Фролов тоже старался угодить ей: то воды принесет, те наколет дров.
За свою приняла она и Аленку.
— Вот и невесточка наша пришла, — говорила тётка Меланья.
Аленка забегала только вечером. Обычно вместе с Павлом они исчезали из избы.
Сегодня Аленка прибежала утром.
— Павлуша, — сказала она, не раздеваясь, — сегодня ночью к нам привезли тяжелораненого командира-артиллериста, лейтенанта.
— Ну и что?
— Позавчера еще был в Борщеве, пленных в школе забрал, а сегодня уже ранен.
— На войне же мы, Алена,
— Я о нем тогда подумала, что тыловик…
— Бывает.
— Да, чуть не забыла. Ольгу помнишь?
— Какую?
— Дочь той хозяйки, где ты квартировал?
— А что? — нахмурился Павел.
— Мужа ее ранило, к нам привезли.
— А откуда ты его знаешь?
«Ох, эти женщины! — подумал Шевченко. — Она даже мужа Ольги знает. Может быть, с Ольгой разговаривала? Что это, женская любознательность, ревность?»
А мы с Анкой Широкой на свадьбу ходили. Он приметный такой из себя. Старший лейтенант. Да и она статная, крепкая. На ней нарядное белое платье, шелковые ленты. Как на настоящей свадьбе!
— Где он сейчас? — перебил Аленкин рассказ Павел.
— В помещении послеоперационников.
«Надо написать Ольге письмо, — подумал он. — Ведь совсем рядом Андреевка, каких-нибудь восемьдесят километров».
— Ну, я побежала, вечером зайду, — улыбнулась Аленка.
«Хорошо, что сказала о муже Ольги».
Только Алена ушла, связной на порог:
— Вас комбат вызывает.
Шевченко поспешил к Травинскому.
— Какое настроение у Анатолия Львовича? — весело спросил Павел у выходившей из комнаты комбата Зины Журавлевой.
— В настроении, — улыбнулась старшая сестра.
Увидев Шевченко, Травинский, точно задиристый петух, забегал по комнате, боком-боком наскакивая на него.
«Вот это в настроении».
— Что же это получается?! И половины раненых не можем вывезти из санитарных частей полков? Сколько об этом можно говорить?! Сейчас звонили из третьего полка, сегодня там была только одна машина.
— У нас четыре полуторки на профилактическом ремонте, — начал было Шевченко. — Я же согласовал с вами. Остальные все в рейсах.
— Какой там ремонт?! Немедленно пошлите в этот полк еще три-четыре машины!
— Есть! — ответил лейтенант. — Можно идти?
— Идите!
«Ну неужели нельзя было по-человечески отдать приказание! — сердился Шевченко. — Обязательно крик. Была отдушина, поставили на ремонт машины, теперь назрела необходимость увеличить. Так зачем орать?»
Когда Шевченко пришел на колхозный двор, там стояло пять полуторок. Возле трех никого не было. Фролов, Судаков и Куваев копались у машины Фирсанова. Тут же стояла полуторка Ивана Копейкина.
— Что с ней?
— Да вот смотрите, — в руках сержант Фролов держал маленький болт. — Кто-то сунул в блок цилиндров во время ремонта. Пропал теперь двигатель. Всю поршневую надо менять!