Хозяйка в белом платочке хлопотала у стола. Девчата возились с винегретом. На столе уже стояли три пол-литра тминной водки, картошка, капуста, огурчики. Павел положил консервы, развернул сверток, где были бутылка шампанского и конфеты, купленные еще полмесяца назад в военторге.
Прибежали Аня Широкая и Рая Шайхутдинова. Гимнастерки и юбки выглажены. Волосы хоть и короткие, а, подвитые нагретыми на примусе щипцами, блестели, словно покрытые лаком.
— Ай, какая прелесть! — произнесла Анка и пробежала глазами по столу. — Эх, шанежечек тут не хватает!
— Тебе что, закуски мало? — улыбнулась Миля Абрамовна.
— Закуска богатая, но не хватает шанежек, — не сдавалась Анка.
Она отвела Аленку в угол, стала ей говорить по секрету. Вот уж подружки, неразлейвода.
Вошел Уралов, тоже не с пустыми руками, подал сверток девушкам. Павел принялся открывать банки с консервами.
Не было только Комаревича.
— Девочки, а наш комбат женится на Зине? — вдруг спросила Рая.
— Черта с два, — ответила категорически Широкая. — Придет срок, отправит в тыл — и прости-прощай. А Комаревич после войны женился бы на ней. Он от нее без ума.
— Откуда ты знаешь? — недоверчиво поморщилась Аленка.
— Он мне сам признался.
— Девочки, к столу, — Миля Абрамовна взглянула на часы. — Без десяти минут десять...
Ворвался в избу, оправдываясь на ходу, старшина Комаревич.
— Чуть, значит, не опоздал! — И тут же развернул только что испеченный пирог, на румяной корочке которого вырисовывалось: «1942 год».
— Браво! Браво! — закричали девочки.
— А, ты, Анка, шанежки, — съязвила Миля Абрамовна. — Вот чего не хватало для новогоднего стола.
— Два ноль в вашу пользу, — согласилась Широкая.
Разлили шампанское. Поднялся Уралов и взял граненый стакан. Все встали.
— Роль тамады я захватываю самолично. Выпьем, друзья, за наступающий год, год освобождения от фашистского ига! Выпьем за счастье, здоровье, за нашу победу над врагом!
Вдруг распахнулась скрипучая дверь, и на пороге вместе с клубами пара — возбужденная, озорная Снегирева. За ней вошел Варфоломеев.
— Добрый вечер вам! — Алла Корнеевна расставила руки. — Чи радi ви нам? Так я говорю по-украински, Павел Остапович?
— Так, так, за исключением произношения, — подтвердил Шевченко и добавил: — Мабуть, в лiсi щось велике здохло, що ви до нас прийшли!
— А куда нам деваться? Комбат со старшей медсестрой Журавлевой уединился. Горяинов где-то с оперативной группой в лесу мерзнет. Криничко взял на себя дежурство.
«Да, теперь комбат на Горяинове отыграется», — подумал Шевченко. А Снегирева сбросила шинель и начала целоваться. Она была не в гимнастерке, а в шерстяном свитере с высоким воротом. Первой поцеловала хозяйку дома.
— С Новым годом!
Чмокнула и Павла в щеку. От нее исходил запах духов.
— Люблю целоваться. Налейте и нам! Мы не останемся в долгу!
Варфоломеев извлек из-под полы шинели графин с разведенным спиртом и поставил на стол.
Алла Корнеевна Снегирева высоко подняла граненый стакан.
— Выпьем, товарищи, за победу Красной Армии под Москвой!
— А вы почто так, не пьете? — спросила рядом сидящая с Ураловым Рая Шайхутдинова. — Вы же мужчина!
— Я питух плохой, — Уралов погладил свой подбородок. — Разве только ради Нового года...
Старшина Комаревич выпил до дна, сказал:
— Вот так и пили мы, значит, в далекие времена! — поцеловал донышко стакана и засмеялся.
Девчата пили мало, но ели с величайшим аппетитом, хохотали до одури.
Миля Абрамовна завела патефон — поплыло старинное танго: «Утомленное солнце нежно с морем прощалось...» Павел пригласил Аленку.
— Следующий танец я заказываю, — сказала Алла Корнеевна, обращаясь к Шевченко, и направилась к Варфоломееву.
Перевернули пластинку, и тут как тут Снегирева:
— Заказывала! Никому не позволю! Частную собственность отвергаю!
Танцевала Алла Корнеевна легко.
— А хорошо быть одинокой женщиной, — прошептала она и засмеялась звонко и заразительно.
Павел не поддержал ее шутливого тона. Он знал, что за ними наблюдает Аленка. Зачем ей лишнее волнение.
А потом все смешалось. Разговор стал легким, непринужденным, который еще больше сближал.
Опять говорили тосты и крутили патефон.
— Выпьем до дна, чтобы не было немцам добра! — кричал Варфоломеев.
— Выпьем, чтоб, значит, дома не журились! — поднимает стакан Комаревич;
— Алла Корнеевна, спой! — просит Уралов. Он хлопал в ладоши. Его все поддержали. Даже Аленка, недолюбливавшая Снегиреву.
— Пожалуйста, Алла Корнеевна, просим!