Шевченко взглянул на часы — стрелки показывали четыре часа. А он еще не сомкнул глаз. Знал, как пагубно действует на водителя спящий рядом пассажир. Он развернул карту, присветил — едут правильно. Доедут до Ножкино-Кокошкино, сделают привал. А к семи часам будут на месте.
Подбежали Горяинов, Уралов:
— Что-нибудь случилось?
— Да нет, все в порядке, — ответил Шевченко. — Маршрут по карте сверяю.
— По этой дороге наша пехота прошла.
2
Вот и Ромашки. Показались задымленные печные трубы на пепелищах, горбатый журавль с обледенелой бадейкой. Тут же у сломанной березы был приколочен щит. Шевченко приказал остановиться. На щите было написано: «Товарищ красноармеец! Запомни, здесь сожжено 56 домов. Погибло в огне и от пуль 179 человек — детей, стариков, женщин. Отомстите за нас, товарищи! Бейте фашистских гадов!»
— Что там написано, товарищ лейтенант? — спрос Куваев, когда лейтенант открыл дверцу машины.
— 179 человек мирного населения погибло.
Куваев ничего не ответил. Машина пошла тихим ходом. Все больше встречалось землянок. Людей почти не видно.
У одной землянки увидели женщину и парнишку лет двенадцати, которые рубили хворост.
Сколько же тут изб осталось? С десяток, не больше. Да, трудно придется медсанбату.
3
Павла разбудил Копейкин, который подъехал на машине прямо к избе. Павел посмотрел на часы: десять утра.
Значит, спал немного больше часа.
— Что случилось?
— Товарищ лейтенант, ваше приказание выполнить не смогли, — доложил Копейкин.
— Что значит — не смогли? — повысил голос Шевченко.
— Дорога перерезана немцами. Танки и пехота. Пришлось вернуться обратно;
Шевченко не узнал Травинского, когда доложил об окружении. Он вдруг побледнел.
— Да, случилось, Павел Остапович, самое непредвиденное и страшное! — ужаснулся Травинский. — Втянули нас в ловушку и закрыли. — При этих словах глаза у Травинского стали неподвижны, как у судака. Губы дрожали. Левая щека подергивалась. Чувствовалось, что он пытается остановить предательскую дрожь, но это ему не удается. — А не напутали твои водители?
— Нет, мы в окружении. Утром, как только мы проехали, немцы закрыли коридор, бросив туда самолеты, танки и пехоту. Да, собственно, там наших войск и не было. Одни тыловые подразделения. И, наверное, не только Скринский со своей группой остались по ту сторону окружения.
«Водитель Куваев и то предчувствовал это, — подумал Шевченко. — Как же командование проморгало?»
— Ну что ж, Павел Остапович, давай посоветуемся, что будем делать. Немцы всего в десяти километрах от нас. И капитан Криничко только что уехал в штаб дивизии.
— Будем обороняться, — произнес Шевченко. — В окружении не одни медсанбат. Насколько мне известно, здесь несколько дивизий. И прорваться с такими силами, думаю, не трудно. Да и войска армии в случае надобности подсобят.
Слова лейтенанта ободрили комбата.
— Верно, войск много, — глубоко вздохнув, произнес Травинский. — Только когда они подойдут к нам? В селе-то сейчас кто? Мы да химики. Приказом по батальону я назначаю вас заместителем командира батальона по боевой части.
— То есть заместителем по строевой части.
— Собственно, всю военную власть передаю вам. В сложившейся обстановке это будет правильно. А я вроде заместителем по медицинской части у вас буду. — По лицу комбата пробежало что-то наподобие улыбки.
— Нет, нет, вы комбат, а я заместитель по строевой, — И, подумав, добавил: — Может, вы капитану Криничко передадите такие полномочия? Тем более, он уже был в такой ситуации. И опыт большой.
— Нет, у Криничко мягкое сердце, а тут потребуется твердая рука. Да и когда Криничко вернется из штаба дивизии? Сразу возьметесь за боевую подготовку. Вы военный кадровый командир.
«Теперь уже поздно, — подумал Шевченко. — На это были военные лагеря, где меня за бросание боевых гранат чуть под трибунал не отдали. Сейчас надо срочно связаться с химиками и организовать хоть какую-то оборону. Пожалуй, у села и займем, место высокое, и надо смотреть, чтобы противник внезапно не ударил».