— Да че они против такой громадины. Честно, о бутылках забыла. Первое время оцепенела от страха. Испуг разум отобрал. Наверное, и Аленка не бросала бутылок. Я больше немецкой пехоты боялась, она ведь за танком шла. Вы знаете, сколько я их порешила! А про бутылки, ей-богу, забыла...
— А вообще, вы, товарищ Широкая, вели себя в бою достойно, как подобает бойцу Красной Армии. Что ж, танки подбили другие.
— Я уже слышала — Уралов и Рахимов,
— Как себя чувствуете?
— Уже лучше. Могло быть и хуже. А так че, руки, ноги есть, голова на месте. А вы знаете, первое мое желание после боя было расцеловать вас за науку. Без нее мы бы погибли.
— Плохой я оказался учитель, если подчиненные о бутылках с горючей смесью забыли.
— Так ведь страшно как было, тут о бутылках? Свое имя забудешь.
— Выздоравливайте, Анна, — сказал он на прощание и пожал ей руку.
— Узнаете об Аленке, скажите мне, ведь мы подружки, — вслед бросила Широкая.
9
Вечером на санях прибыл начсандив. Он останавливался около каждого, кто встречался на пути, расспрашивал, жал руку и, как правило, задавал один и тот же вопрос:
— Как в бою, не сдрейфил?
— Пятерых срезал, это точно, — не утерпел, чтобы не похвалиться, Иван Копейкин. — Как упали, так и не встали.
— Да ты же при лейтенанте был.
— Вот-вот, его и спросите. Он подтвердит.
— А водитель Судаков сколько уложил?
— Не считал, товарищ начсандив, горячка была. — Лицо его покрылось румянцем, узенькие, с белобрысыми ресницами глаза засветились.
— Слышал, ты Снегиреву от верной смерти спас?
— Сегодня я ее, завтра — она меня.
— Главное, фашистов-то остановили! Вот вам и медсанбат! Молодцы!
Начсандив положил руку на плечо лейтенанта Шевченко, легонько стиснул. И Павел почувствовал, что рука у начсандива крепкая.
— Спасибо, сынок!
Подбежал Травинский, стал докладывать.
Начсандив и Травинский пошли в штабную палатку.
— Сегодня же надо представить н награде отличившихся в бою, — сказал начсандив.
— Хорошо, за эту работу посажу Уралова. Дам кого-нибудь в помощь.
— Кого думаете представить к награде?
— Старшего лейтенанта Рахимова к ордену. Он первый подбил танк. Уралова тоже. Широкую и Судакова к медали «За боевые заслуги».
— Судакова?! — начсандив строго посмотрел на комбата. — А Шевченко?
— Шевченко тоже к медали «За боевые заслуги».
— А может, тоже к ордену?
— Нет, пожалуй, к медали «За отвагу». Отважно дрался и умело руководил боем. Молодец! Вполне этой медали достоин.
— А Копейкин?
— Тут надо разобраться. Хвастун он. Может, ни одного немца не уложил. Я у Шевченко расспрошу.
— Скупы вы, скупы на награды, Анатолий Львович! Люди заслужили их...
10
Противник прорвался почти к медсанбату. Пришлось перебазироваться в другое место.
Глухо шумит занесенный снегом лес. Водители маскируют автомашины, которые уже становятся обузой для батальона. Да и осталось их после бомбежки только семь. Многие расчищают снег. На расчищенные места выгружают имущество — тяжелые тюки, брезент, палатки, бот, автоклавы, продукты, медикаменты, сброшенные с самолетов.
Колья сейчас в промерзшую землю не вобьешь. Палатки привязывали прямо к деревьям. И тут же устанавливали бочки для отопления. Когда работаешь, движение, вроде тепло, но только присел — начинаешь мерзнуть. Задымили печи.
— Прекратить топить! — бегает старший лейтенант Рахимов. — Что, хотите, чтобы налетели самолеты? Мало нас бомбили!
— Ну хоть для раненых!
— Загасить всюду! Раненых в спальные мешки кутайте!
— Да сколько этих мешков?!
— Прекратить разговоры!
— Вот тебе и труби, Грицю, в рукавицю, — бросает Наталья Трикоз. — Анi печi, анi лави, i на столи нема страви.
— Сейчас будет и стол и на столе, — говорит Иван Копейкин. — Я почти половину лошади принес.
— Принимать раненых! — слышится голос Снегиревой. — Девчата, побыстрее, восемь саней прибыло.
Вот тебе и погрелись, и поели. Четыре дня без горячей пищи. Привезли раненых, только успевай.
Разрешили топить только в операционной палатке. А у Копейкина одна мысль: где бы сварить лошадиного мяса.
Медицинские сестры и санитары работают без устали. Уже не различают ни дня, ни ночи. Лица раненых расплываются перед ними, как в тумане. Одеты в ватные стеганые брюки и валенки, медики выглядят неповоротливым. Сегодня Асе Плаксиной показалось, что операционный стол уплывает куда-то с раненым. Ее сменила Рая Шайхутдинова. Ася тут же легла на ветках елового лапника и заснула. Теперь что ни делай — не поднимешь. А будить надо — замерзнет. Наконец, ее удалось растолкать, она с трудом сделала несколько шагов и снова повалилась на еловые ветки. Комаревич растопил почку, поднял сестру и положил ближе к огню. Приступила она к работе часа через полтора, Шайхутдинову вызывал Горяинов, чтобы подменить Людмилу Лебедь, которая уронила шприц на брезентовую подстилку: она отдала приличную дозу своей крови раненому бойцу,