Мать, в лаптях, цветастой кофте и белом платочке, варит уху. Сестренка поливает капусту.
Устал: скорее бы мать звала на уху.
Ага, вот отец кончил заход, вытирает косу, втыкает кончиком лезвия в землю и идет к реке умываться. Павел тоже заканчивает свой ряд и идет к реке. Темнеет. В густом ивняке заталдычил коростель: «Дыр-дыр-р-р! Дыр-цыр-р-р-р!»
Кто-то толкает Шевченко.
— Немцы! Товарищ старший лейтенант! Немцы! — кричит Иван Копейкин. На его широком лбу блестят капельки пота. Шевченко вскакивает, выхватывает пистолет.
— А где комиссар полка?
— Он туда, на пепелище ушел!
— Отходить в лес! — командует Шевченко. — Бить немцев из-за деревьев, пней. И отходить! Живыми не сдаваться!
Шевченко увидел, как немцы, утопая по пояс в снегу, медленно шли к землянкам. И тут же заметил станковый пулемет, который повернул свой ствол в сторону немцев.
Ветер принес близкую трескотню пулеметов с погорелого села. Многие бойцы ползли по снегу, поднимались бежали, опять падали и остервенело ползли, только бы укрыться в лесу.
В лесу немцы прекратили преследование окруженцев. В полутора километрах густого ельника собрались бойцы и командиры. Здесь было тихо.
Все ждали начальника штаба. Вот-вот появится на опушке леса, пусть раненый, но живой. Все еще не мог поверить в его гибель и Криничко, то и дело поглядывавший с надеждой в сторону землянок — а не приползет ли оттуда Круглов? Нигде так быстро не роднятся люди, как на войне. Не прошло и двух недель, как они знают Круглова, а кажется, словно всю жизнь знали этого отважного человека.
Последним пришел с бойцами Поздняк. К ному подбежал Шевченко:
— Где начальник штаба? — крикнул он. От волнения у него шумело в ушах.
Поздняк с трудом поднял глава и сказал, почти заикаясь.
— Погиб Круглов... И с ним ваш ординарец Сабиров...
На правой щеке Поздняка темнела рваная рана, к тому же он был ранен в ногу. Прихрамывал, морщился от боли.
— Шайхутдинова! — обратился старший лейтенант к медсестре. — Неси индивидуальный пакет!
Пока Шайхутдинова перевязывала, Поздняк рассказал, выплёвывая время от времени сгустки крови, что старший лейтенант Круглов с ординарцем около получаса сдерживали немцев. Потом погиб Сабиров. А когда Круглова окружили, Поздняк услышал его голос: «А ну, давай сюда!» И взорвалась граната.
Подошел, опустив голову, Горяинов.
Некоторые бойцы уже начали варить в касках конину.
— Что-то тихо, товарищ старший лейтенант, — отозвался за спиной Иван Копейкин.
— Да, притихли.
— Сюда не полезут. Лес для них — запретная зона. Совсем непонятно, как же нас накрыли фрицы? Было тихо, и вдруг немцы. Случайно, или среди мирного населения гад есть?
Шевченко ничего не ответил.
20
Часу в девятом утра окруженцы добрались до Ольховки. Это был хутор из семи изб. Все в этом хуторе, раскинувшемся вдали от главных дорог, выглядело мирным и спокойным.
Высланная вперед разведка доложила: немцев здесь нет. Мороз кусал руки даже в меховых рукавицах, хватал за мочки ушей под шапкой-ушанкой, щипал нос, обжигал легкие. Даже зубы задубели от стужи. Было тихо, ничто не шелохнется.
Шевченко, Криничко и Копейкин заходят в первый же двор. Дом занесен снегом. На старых вишнях у дома сидела стайка буроватых и красногрудых снегирей. Они вдруг сорвались, забили крылышками, только снежная пороша с веток вишен посыпалась, полетели в соседний сад.
— Первый раз вижу такую большую стайку снегирей,- сказал Криничко. — Обычно они стаями не летают.
— Мороз заставил из леса поближе к жилищу человека податься. Да и что в лесу найдешь, все окруженцы подобрали. А тут хоть засохшую вишню или сливу можно найти. Или сердобольные женщины, мальчишки и корочку бросят.
— Корочку?! Они сами корочке рады...
Только окруженцы поднялись на крыльцо и стали сбивать с валенок снег, как просунулась в дверь голова старушки:
— Матушка, пресвятая богородица, наши! — заохала и прошла в переднюю.
Криничко сорвал с усов сосульки, подал окоченевшую руку старухе, а затем женщине лет тридцати пяти. Поздоровался и Шевченко. Копейкин, не здороваясь, направился к печке, где потеплее.
— Давно здесь были немцы? — спросил Шевченко.
— Давно. Больше недели не слышно.