— Нет, Миша, так дело не пойдет, — остановил его у дверей лесничий, — во-первых, я свое ружье никому не даю, во-вторых, ты в таком нервическом состоянии мне всех медведей перебьешь, которые на пути попадутся. А в-третьих, я слышал, поединок должен быть честным, а какая уж тут честь, когда вооруженный убьет безоружного.
— Ничего, дяденька, его папаша не особенно церемонился о таких пустяках, и я не буду! — упирался Михаил, и сколько Гаврилыч не отдирал его пальцы от ружья, кузнец был сильней.
— Ты, Миша, сейчас действительно сможешь убить только невинную тварь, — спокойно заговорила Матрена, — а вот, когда к ночи станешь медведем, тогда Петру твое ружье может очень пригодится.
— Я найду его раньше, — прорычал Михаил и, вырвав ружье из рук лесничего, вышел вон.
Марина видела в окошко, как за ним увязалась Полина, она что-то пыталась втолковать своему супругу, но он держал курс к лесу и не оглядывался. Женщина заплакала, тогда Михаил резко остановился, сгрёб жену в свои медвежьи объятья и прижал к себе. Что-то горячо ей объяснял, шептал на ушко, лицо его в этот момент светилось такой нежной теплотой и любовью, что у Марины навернулись слёзы на глаза, потом, поцеловал в губы и, не оглядываясь, направился в лес. Полина тяжело опустилась на траву, закрыла руками лицо и, наверное, плакала.
— Теперь будем ждать, — вздохнула Матрена.
— Только бы он его не нашел до темноты, — думала вслух Марина…
Глава 27
Наступил вечер, смеркалось. Марина хорошо знала это время, еще немного, и пришел бы Петр, как всегда бодрый, свежий, пахнущий лесом и рекой. Но не сегодня. Эту ночь он проведет там, в лесу, и возможно, она станет для него последней. Полина заметно волновалась, если Михаил не вернулся до сумерек, значит, его черед быть добычей…
В мучительном ожидании прошло два дня. Гости, да и сам лесничий уже истомились вынужденным бездельем. Каждую смену дня и ночи, то Марина, то Полина не находили себе места, обходя угодья вокруг дома, а Гаврилыч, да и дед Матвей уже несколько раз порывались кинуться в лес на поиски поединщиков, но Матрена их каждый раз останавливала, говоря, что еще не время…
К исходу третьего дня, когда все уже не знали, что и думать, собака лесничего словно взбесилась, схватила хозяина за штанину и с лаем и визгом потащила к лесу.
— Жулька, я понял, понял! — повторял Гаврилыч, еле поспевая за ней.
Следом припустили все. Пробежав с полкилометра, Жулька вывела народ на небольшую полянку, и все остановились. На траве лежало подобие человеческого тела, от запекшейся крови, налипшей на неё травы и грязи, ничего нельзя было разобрать. Все понимали, что это кто-то из них. Марина кинулась к нему, надеясь, что человек жив, и что это ее Петр. Матрена нагнулась, нащупала на шее артерию и, по-видимому, пыталась поймать пульс. Все вокруг замерли и старались не дышать, даже умная Жулька замолчала и больше не лаяла. Только счастливые птицы продолжали разноголосый концерт.
— Ребята, а ведь он, кажется, жив! — наконец, изрекла Матрена, оттянув верхнее веко и заглянув для верности раненому в глаз.
Лесничий и дед Матвей побежали к дому и, соорудив подобие носилок из всего, что нашлось под руками, вернулись на полянку. Всем миром аккуратно переместили раненого на самодельные носилки и понесли в избу.
Федор Гаврилович предоставил свою кровать ради такого случая, но Матрена попросила освободить стол и застелить на нем клеенку. Полина только охала и утирала слезы. Она не сомневалась, что это ее Михаил и всей душой желала, чтобы он выжил. Марина, если бы не знала, что оба мужчины похожи, как две капли воды, не сомневалась бы, что перед ними Петр. Но в любом случае, хотела помочь оставшемуся в живых.
— Хватит причитать, Полина, — строго приказала Матрена, — помогайте. Тело надо обмыть, тогда будут видны раны, а то, я не знаю, за что хвататься.
Лесничий достал из печи котел горячей воды. Приготовил два таза и разорвал на тряпки чистую простыню. Дед Матвей принес ведро воды из колодца, и женщины принялись за дело. От Полины толку было мало, ее тошнило, и она постоянно выбегала на воздух.
— В ее положении не удивительно, — посетовала бабка Матрена и освободила бедную женщину от тяжкой повинности. Но та не уходила, бестолково топталась рядом, то и дело, спрашивая Матрену, как он.
А он был никак, вроде и не мертв, но не скажешь, что и очень жив. Постепенно смывая запекшуюся кровь, женщины открывали все новые и новые раны и царапины, оставшиеся от медвежьих когтей и клыков. Марина ничего не спрашивала, только обмакивала тряпку в таз с теплой, тут же становившейся красной жидкостью. Ещё совсем недавно этот человек был здоров и крепок, обнимал и целовал её. Энергетика такой мощи исходила от этого тела, что хватило бы на нескольких человек. Третьего дня, вернее ночи она таяла в его горячих крепких объятьях. А теперь в этом теле едва теплиться жизнь, и неизвестно не потухнет ли окончательно. «Да и он ли это? Ну, конечно, это должен быть он! Иначе и быть не может, Пётр так хотел расставить все точки над i в своей жизни, так уверен был в победе. Иначе и невозможно, несправедливо, должен же он получить хоть капельку своего счастья, не всю же жизнь расплачиваться за отцовский грех. А, вдруг, несколько дней их любви и были той самой капелькой, а теперь всё!» — девушка гнала от себя эти сомнения, а Полина и не сомневалась, только причитала: «Миша, Миша…».