— Я в порядке. Только тело затекло. Но в целом ничего не болит. Лекарь говорил, что мне сильно повезло. Его предшественник успел прочистить и закрыть рану ещё на месте.
Гаврила кивнул:
— Вы потеряли много крови. Почти сутки были без сознания. Лекари по очереди вливали силу, разгоняли кровоток, чтобы не было провала. И следили за вашим состоянием.
Я кивнул, не сразу. Потом, помедлив, поднял на него взгляд:
— А та девушка? — спросил негромко. — Что с ней?
Вопрос прозвучал почти машинально, но внутри поднималась тревога — не вспышкой, а глухим эхом. Как будто я снова стоял у забора, сжимая чужую ладонь в темноте.
Гаврила нахмурился. Лоб пересекла неглубокая складка, но взгляд остался ровным. Несколько секунд он молчал, будто что-то обдумывал, а потом проговорил:
— Про девушку мне ничего не известно. С вами хочет побеседовать Арсений Сергеевич.
Я на мгновение прикрыл глаза. Потом осторожно открыл их снова и, не слишком надеясь на чудо, уточнил:
— Он уже в курсе, что я пришёл в себя?
Слуга медленно покачал головой:
— Лекарь, что дежурил у вашей постели, наверняка уже доложил, что вы очнулись. Так что да, мастер, он уже знает.
Я с трудом удержался, чтобы не выругаться. Лекарь наверняка был обязан доложить старшему семьи то, что нерадивый сын очнулся. Неохотно кивнул. Вставать не хотелось. Но откладывать тоже было нельзя. В доме такие вещи не прощались. Даже если ты только что очнулся после встречи с медведем.
Я сел на кровати, нащупал стопами обувь. Опёрся ладонью о матрас, выпрямился. Тело отзывалось плохо, но более-менее слушалось. Дал себе пару секунд, чтобы просто постоять, привыкая к новому положению.
— Что же, — выдохнул я негромко. — Идём.
Гаврила коротко кивнул и шагнул к двери. Я последовал за ним, стараясь идти ровно, не держась за стены.
Глава 3
Назначение
Глава семьи, Арсений Сергеевич, ждал меня в своём кабинете. Гаврила остановился у двери, как и положено, трижды постучал и выждал, и дождавшись приглушенного «войдите», открыл дверь:
— Арсений Сергеевич, ваш сын прибыл, — произнёс он, чуть склонив голову.
Из-за его плеча я увидел, как отец поморщился. Коротко, едва заметно, но достаточно, чтобы уловить настроение. По его виду было заметно, что ему тоже не была приятна эта встреча и от этого осознания на душе стало немного легче.
— Пусть войдёт, — бросил князь, и я шагнул внутрь.
Кабинет встретил меня тишиной. Здесь никогда не было ощущения человеческого тепла и домашнего уюта. Только запах кожи, чернил и чуть уловимой пыли. Ее протирали здесь каждый день, но мне казалось, что от этого пыли становилось только больше.
Справа от входа тянулся до самого потолка высокий, массивный книжный стеллаж. Он заполнял стену, и казался больше частью здания, чем мебелью. Книги стояли впритык, ровно, без перекосов. Все корешки располагались строго по краю полки, будто были вымерены по линейке. Я с детства помнил: если хоть один том слегка выдавался вперёд, отец замечал это с порога.
В центре комнаты, ближе к окну, стоял тяжелый рабочий стол из темного ореха с чуть закруглёнными краями. Углы были потёрты, но отполированы до зеркального блеска. Отец не любил менять вещи, но всегда следил, чтобы следы времени выглядели аккуратно.
На столешнице царил идеальный порядок. Массивная чернильница с бронзовым обрамлением, тяжелое пресс-папье в виде львиной головы. На правом углу лежала ровная стопка бумаг. Именно те документы, которыми отец занимался в данный момент. Остальное, как всегда, хранилось в ящиках или в папках на полках.
В самом центре стола лежал вскрытый конверт из белой, плотной бумаги, с чётким сгибом и аккуратным надрезом. Чуть сбоку были свежие газеты. Отец держал скорее чтобы быть в курсе последних новостей столицы и Империи. Особое внимание он всегда уделял первой полосе, которая имела для него особенное значение.
Отец сидел кресле у окна. Высокий, широкоплечий, в костюме тёмно-серого цвета, сшитом безупречно по фигуре. Несмотря на возраст, он не выглядел старым. Скорее зрелым, собранным, как человек, который каждый день напоминает себе, что должен быть в форме.
Лицо его было резким. Прямой нос, подбородок с жёсткой линией, выдававший упрямство, которое я знал с детства. В глазах читался хитрый прищур. Не наглый, скорее, изучающий, настороженно оценивающий. Густые черные волосы были зачесаны назад, и лишь у висков тронула их ровная серебристая седина. Он перевёл на меня взгляд, и в этом взгляде не было ни тепла, ни отстранённости.