— Вы правы. От сгоревшей Трои осталась материальная культура. А что останется от нас? Я ведь тоже интересуюсь старьем. — Он опять улыбнулся, он вообще легко улыбался. — Горшки, плошки. Светильники…
— Археолог?
— Археолог. Приехал поработать вот, в тишине. Статью закончить. А тут пробки выбило. И все — фук! И аккумулятор сел. Надо поменять его, совсем не держит.
— Проще новый ноут купить.
Когда приходится разговаривать с незнакомым человеком с глазу на глаз, меня начинает неудержимо клонить в сон. Не от скуки — от нервного напряжения. Но он не уходил. Может, ему тоже одиноко?
— Гномика можете не возвращать.
— Я и не собирался, — сказал он честно. — Кстати, я, по-моему, забыл представиться. Леонид Ильич меня зовут. Я вон там живу. — И он неопределенно кивнул куда-то в сторону левой стенки. Там Валькина жена повесила гобеленовую картинку в рамочке. Березки, златоглавая церковь у пруда… Получилось, он живет в гобелене. Тоже хорошее место.
— Доктор наук? — спросил я зачем-то.
— Так и не собрался. Кандидат. Странно, что вы про Брежнева не вспомнили. Все вспоминают.
— Потому и не стал…
— У вас независимый ум, да?
— Нет, — я включил наружное освещение, чтобы он не переломал себе ноги в темноте, — просто не люблю говорить банальности.
— Значит, и людей не любите, — заключил он, — люди, они склонны к банальностям, нормальные люди, во всяком случае.
Я немножко постоял на крыльце. За деревьями в темном окне темного дома появился смутный блуждающий огонек, переместился вбок, отчего квадрат окна осветился сплошным тусклым, красноватым светом, пропал…
Он зажег несчастного гномика.
Мои клиенты — люди без видимых чудачеств, их чудачества запрятаны слишком глубоко. Они как все — одежда, стрижка, вообще фактура.
Я никогда не был у них дома.
В восьмидесятые такие покупали себе гарнитуры «Хельга» и арабские спальни. Сейчас пользуются услугами дизайнера — самый верный, по-моему, способ превратить жилье в глянцевый гостиничный номер.
Мне вообще неуютно в чужом жилье.
— Только что въехал, — он развел руками, словно оправдываясь, — не успел сделать ремонт.
Диван с полированными подлокотниками и потертой бордовой обивкой, два таких же кресла, журнальный столик, из ДСП, на тонких ножках. Розово-голубые обои в цветочек выцвели, но над диваном остался яркий четырехугольник, призрак коврика, плюшевого, с розочками, или гобеленового, с оленями. Сейчас такие коврики у понимающих людей в цене. А раньше считались мещанством.
На стенах лежал отпечаток чужой судьбы: я кожей ощущал чужое житейское неблагополучие, скудную монотонную жизнь, незаметно сошедшую на нет. Кто-то ему продал эту квартиру? Сдал на несколько лет? Кто здесь жил? Чья-то умершая родственница?
Почему здесь? Почему он на этом так настаивал? Это все равно не его дом. Не его вещи. Не его прошлое.
— Хотите коньяку? Кофе?
Я сказал:
— Нет. Я же работаю.
— Интересно посмотреть, как вы работаете.
Он сел напротив меня и положил ладони на плоские полированные подлокотники. Ткань кресла сбоку продрана, в лохматой дыре белеет фанера.
— Что тут интересного?
Я выложил диктофон на столик. В фальшивой глубине лаковой поверхности неохотно отобразился двойник диктофона.
— Не возражаете?
— Если вам нужно… отчего ж нет?
— Многие возражают, — сказал я честно.
— И если они возражают, вы… и правда не пишете? Исподтишка, телефоном, ну…
— Нет. Я работаю для клиента. По его заказу. Зачем мне его обманывать?
— А вы никогда не думали, что можно получить дополнительный доход? Чужие тайны…
— Шантажировать своих клиентов? — спросил я напрямую. — Нет. Это не тайны, а мечты. Они… смешные большей частью. Люди их стыдятся, верно. Но ведь… это неподсудно. Мечтать. Так я включаю?
— Мне нечего скрывать, — сказал он.
— Тогда расскажите мне о себе. Как можно более подробно.
— Зачем? Нет, я расскажу, но — зачем?
— Потому что я так работаю, — сурово сказал я.
Он задумался. Руки по-прежнему лежали на подлокотниках, пальцы чуть-чуть напряглись.