А цыганка вроде крали стала: колоду карт проклятых так и этак перекладывает. Развязала шаль свою огурчатую, вынула трубку колдовскую, подразнилась:
- Тереха!- Эвот она…
Взвыл Тереха на весь свет:
- Дедушко-медведушко! Цыганка трубку у тебя уперла… К нам!.. На помощь!!.
Хруст, треск, кто-то прет напролом трущобой, трещит сушняк.
- А-а… Эвот они!- вышел сам набольший сивый медведище. Да как рявкнет:
- Сказывай!.. Кто смел изобидеть?!.
А цыганка всхохотала, да что есть силы хвать Тереху трубкой в лоб.
- Ой…- вздрыгал Тереха и проснулся.
Где лег, там и встал… Ну, диво…
А возле носа оса вьется, того гляди в глаз ткнет.
Где лег, там и очухался. Лежит на сене, в угревном месте, у зеленого кустышка. А на кустышке сорока сидит, стрекочет, над парнишкой похохотывает.- Ага. Знаю… В сороку обернулась, «черт»…- Схватил сапожишко свой дырявый, шварк. Вспорхнула, обругалась сорока:
- Ха-ха-ха… Дурак-дурак… Ха-ха-ха..,
Сидит Тереха, приуныл, пригорюнился Скверно стало, досадно. Да и лоб от трубки вот как больно, болона на лбу. Трет лоб, озирается: солнце село, над полями заря легла, золотая такая, переливчатая.
Посмотрел в праву сторону - мать-отец по холодку сено косят. Посмотрел в леву сторону - вдали темный лес стоит.
А в том лесу непроходимом звери рыщут, по озерине волны хлещут, по волнам белые лебеди плывут.
Поднялся Тереха, похлопал глазами и пошел к отцу-матери сено шевелить.