Они провели несколько ограблений, но никак не могли собрать больших денег. У них начались проблемы с покупателями. Бэйлок не мог договориться со скупщиками краденого. Тогда Бэйлок завел привычку привлекать к их проектам каждый раз новых людей. В результате у них на шее повисло большое количество самых разнообразных компаньонов, которым нужно было платить. В конце концов Бэйлок довел дело до того, что группа стала подвергаться настоящей опасности не столько со стороны закона, сколько со стороны этих «новых людей», и тогда Харбину пришлось сглаживать противоречия. Это сделало Харбина лидером. Бэйлок принялся визжать, давать голову на отсечение, что такое больше не повторится, и наделал столько шуму, что Харбин в конце концов сказал ему, что он может командовать по-прежнему. Но Доомер и Глэдден были против, и Бэйлок в конце концов признал лидерство Харбина. Но теперь Бэйлок принялся жаловаться насчет Глэдден. И еще Бэйлок говорил, что операции Харбина проводятся чересчур медленно.
Харбин и вправду был чрезвычайно медлительным. Ему требовались недели для того, чтобы спланировать их работу, и еще больше недель для того, чтобы провести свои планы в жизнь. Затем уходили месяцы, чтобы войти в контакт со скупщиками краденого. Затем требовалось еще больше месяцев, чтобы закончить со скупщиками все дела. Но именно таким способом учил его действовать Джеральд, а всему, что знал, он по большей части научился от Джеральда. Работа с Джеральдом была не только бизнесом, но и наукой. А Джеральд приобрел свои познания от одного малого, который в конце концов переехал в Центральную Америку примерно с миллионом долларов в звонкой монете и умер там в весьма почтенном возрасте. Джеральд всегда мечтал о том, чтобы повторить его путь, всегда утверждал, что это можно сделать. Надо только постичь науку выжидать, просчитывая все варианты еще до того, как сдвинешься с места.
Джеральд постоянно повторял: терпение, ожидание, но даже он порой поддавался мгновенному импульсу. В ту ночь, в Детройте, Джеральд мог избежать смерти, если бы подождал еще пятнадцать — двадцать минут, если бы оставил себе время осмотреть дополнительную проводку, которая, как выяснилось, означала вспомогательную охранную систему.
Когда Джеральд умер, у него в кармане оказалось всего тридцать долларов. Когда он ударился о землю с прошитым пулями позвоночником, он упал головой в сторону Центральной Америки, протянув вперед руки, словно пытался ухватить тот самый миллион долларов звонкой монетой.
Глава 5
Остаток дня Харбин провел в Берлоге. Как-то неожиданно стало ясно, что дом лишился хозяйки, и Харбин взялся наводить порядок, вытирая пыль во всех помещениях. Доомер растянулся на грязной софе и наблюдал за трудами Харбина между глотками пива. Бэйлок стоял в дверях и предлагал Харбину надеть передник. Харбин в ответ предположил, что было бы неплохо, если бы оба они перестали болтать и помогли ему.
Часа три все трое подметали и вытирали пыль. Постепенно работа превратилась в нечто вроде аттракциона, и Берлога стала сравнительно чистой, если, конечно, не считать тех участков, где работал Доомер. Тот преуспел в опрокидывании таза с мыльной водой. Харбин приказал ему устранить беспорядок, и тогда Доомер открыл окно и сказал, что солнышко все высушит. Затем плюхнулся на софу и заявил, что он совершенно обессилел.
Вечером Харбин направился к телефонной будке, в которую по плану должна была позвонить Глэдден. Аптека, где стоял автомат, находилась на Аллегени-авеню, уходившей к северу от Кенсингтона. Они выбрали вторую кабину слева — а всего их было четыре. Он вошел в будку в двадцать две минуты седьмого и сидел там, покуривая и намеренно набирая время от времени ошибочный номер. В семь часов в кабине зазвонил телефон.
Голос Глэдден, доносившийся из Атлантик-Сити, был низким и тихим, и он попросил ее говорить громче. Глэдден рассказала, что у нее очень хорошая комната в отеле, с видом на океан, и что она собирается заказать себе хороший обед, а затем пойти в кино и лечь спать пораньше.
Затем она спросила:
— Чем ты сейчас занимаешься?
— Особенно ничем. Я немного устал.
Он не устал ни капельки. Он не мог понять, почему сказал это.
— Устал от чего? — спросила она.
— Мы сегодня вычистили Берлогу. Теперь в ней почти можно жить.
— Скажи Доомеру, чтобы он не занимался готовкой, — попросила она. — Если он начнет готовить в этой кухне, мы будем иметь полчища тараканов. Знаешь, что я посмотрю сегодня вечером? Картину с Бетти Грэйбл.
— Грэйбл — ничего себе.
— И с Диком Хэймсом.
— Да?
— Картина цветная, от начала до конца. И много музыки.
— Ну хорошо. Желаю тебе получить удовольствие.
— Нэт?
Он ждал.
Она сказала:
— Нэт, я хочу спросить тебя кое о чем. Послушай, Нэт. Я хочу спросить тебя об этом. Я хочу знать, будет ли все в порядке, если я буду выходить в свет?
— Что ты подразумеваешь под словами «выходить в свет»? Конечно, ты можешь выходить, куда хочешь. Разве ты не выходишь в свет сегодня вечером?
— Сегодня я выхожу в свет одна. И завтра вечером, я думаю, мне придется выходить одной. Но, может быть, в один из следующих вечеров я выйду с кем-нибудь еще.
— И?
— И ты не будешь против?
— Конечно нет. Если тебя пригласят, ты сходишь с кем-нибудь. Что в этом такого?
— Я просто хотела убедиться.
— Не глупи. Ты не должна спрашивать у меня разрешения по таким пустякам. Поступай по своему усмотрению. А теперь послушай, — быстро добавил он, — у тебя, наверно, не так много мелочи, чтобы оплатить этот телефонный разговор. Клади трубку и позвони мне в то же время завтра вечером, как договаривались.
Он положил трубку на рычаг. Выйдя из аптеки, купил «Вечерний бюллетень» и пробежал глазами заголовки. Заголовки гласили, что произошло ограбление, убытки оцениваются в сто тысяч долларов, и приводилась фотография особняка.
Он сунул газету под мышку. Через несколько минут в маленьком ресторанчике он принялся читать статью, одновременно заказывая у официантки стейк, немного французского жареного картофеля и чашечку кофе. В статье говорилось, что это было одно из самых ловких ограблений, какие только происходили на Мэйн-Лайн, и не осталось абсолютно никаких улик. Автор ни слова не написал о двух полицейских и автомобиле, припаркованном рядом с особняком, что, разумеется, можно было понять, потому что упоминание этого факта выставило бы полицейских полными идиотами.
Он закончил с газетой и принялся трудиться над стейком, поглядывая на других посетителей. Его глаза остановились на двух среднего возраста пожирателях пудинга, а потом на одиноком молодом человеке в противоположной части помещения. Затем он перевел взгляд на женщину, севшую за соседний столик, затем на троицу девиц, которые сидели вместе, а затем — быстро — опять на женщину, потому что женщина смотрела на него.
Похоже, она улыбалась, но может, и нет. Ее губы были расслаблены, так же как и ее глаза. Что-то было загадочное в том, как она сидела и глядела на него. Женщина явно не из тех, кого он называл «дешевками». Но ее прямой взгляд был направлен на него. Он подумал, что женщина, возможно, погружена в собственные мысли и не осознает, куда смотрит. Он отвернул голову, остался в этой позе несколько секунд, затем снова перевел на нее взгляд. Она все еще смотрела на него. Теперь он заметил, что в ней было что-то необычное.
Во-первых, цвет ее волос — светло-каштановый с золотистым блеском. Он мог поклясться, что цвет настоящий. Женщина носила гладкую прическу, волосы зачесаны назад, разделенные сбоку на пробор. Затем они падали ей на шею, где он заметил конец маленькой коричневой ленточки.