— Послушайте, Николай Петрович, а какой смысл столько людей посылать в сопки? Ведь проще всего беглецам уйти через Пролив на Материк...
— Ха! Через Пролив... Не замерз наш Пролив. Не замерз, хотя по ночам мороз к тридцати подбирается. Двести метров в фарватерной части промоина осталась.
— И все это вы затеяли, чтобы задержать хулигана? — Колчанов с сомнением посмотрел на Панюшкина.
— Отвечаю — нет. Все поиски были организованы для спасения людей. Мы их спасли. Мы сделали свое дело. Теперь ваша очередь. Теперь вы решайте, как с ними быть дальше.
Панюшкин с вызовом глянул на следователя и решительно отвернулся к иллюминатору, хотя солнце било прямо ему в глаза.
Когда-то, очень давно, Остров и Материк в этом месте, видно, смыкались, но теперь только два мыса торчали напротив друг друга, как две протянутые, но так и не сомкнувшиеся руки. Впрочем, увидеть эти мысы можно было только на карте или с самолета. Отсюда, с Острова, Материк казался лишь узкой, тающей в морозной дымке полоской земли у самого горизонта. Дальше на юг Остров и Материк расходились, и узкий Пролив превращался постепенно в море.
Вот уже два года строители укладывали по дну Пролива трубопровод, который доставил бы нефть с северной части Острова к материковым перерабатывающим заводам. А Николай Петрович Панюшкин был начальником экспедиционного отряда подводно-технических работ, который и строил этот самый трубопровод. Именно Панюшкин подписывал графики работы столовой и магазина, вы давал разрешения для поездки на Материк и в местные поселки, определял меры наказания и поощрения. И что бы ни произошло в Поселке — родился ли кто, умер, пропал, украл, собрался удрать на Материк, угробил или спас технику — первым кто об этом обязан был знать, помнить и принимать решения, был опять же Николай Петрович Панюшкин.
Весь строительный отряд в самый разгар летних работ не превышал ста пятидесяти человек, а зимой здесь не было и половины. Водолазы, механики, газосварщики, водители тягачей и вездеходов, разнорабочие, служащие почты, столовой, магазина — всех понемногу. Собственно, стройка и состояла из этих разношерстных бригад, из флотилии барж и катамаранов, из звонков на Большую землю, из постоянных хлопот, связанных со снабжением не больно многочисленного «воинства» питанием, одеждой, топливом, горючим и прочими предметами первой, да и не только первой, необходимости.
За два с лишним года работы по строительству подводного трубопровода Панюшкин привык к своему кабинету, этой небольшой комнатенке с одним окошком, и не замечал ни шелушащихся стен, ни перекошенного пола, ни выпирающей дверцы печи, грозящей вывалиться каждую минуту вместе с пылающими поленьями. На столе стоял старомодный угластый телефон с мохнатым проводом, стену украшала схема трубопровода на пожелтевшем ватмане, несколько вбитых в стену у двери гвоздей заменяли вешалку.
Войдя в кабинет, Панюшкин, не раздеваясь, сел за стол, посмотрел на маленькое квадратное окошко с видом на Пролив. Вздохнул, с силой потер лицо ладонями, пытаясь сосредоточиться.
— У вас неприятности, Николай Петрович? — В дверях стояла Нина. Машинистка, секретарь, делопроизводитель, курьер и еще бог знает кто. В общем, правая рука Панюшкина. — Следователь приехал, говорят, что-то будет, — сказала Нина низким, глуховатым голосом.
— Обязательно что-то будет, — подтвердил Панюшкин. — И всегда что-то есть. И неизбежно что-то кончается. И это здорово, черт побери! — Панюшкин одним движением сдвинул бумаги в сторону и на освободившемся месте положил руки.
— Все это хорошо, — тускло сказала Нина, не загоревшись настроением начальства. — Все это хорошо, — повторила она, садясь на табуретку у стола.
— А что плохо?
— Следователь приехал, Николай Петрович!
— Ну, конечно. Я и привез его! — Панюшкин остро глянул на Нину глубокими синими глазами и тут же опустил густые брови.
— Неужели ничего нельзя было здесь решить, самим, а, Николай Петрович?
— Отчего же нельзя? Можно. Когда Горецкий на меня бульдозером попер, мы сами все решили, может быть, напрасно, посамовольничали, но решили. Полюбовно. Простил я его, скажем так. Хотя я больше о тебе думал. Должен ведь начальник заботиться, чтобы его подчиненные улыбались почаще. А если честно, то и не об улыбке твоей я думал, а о твоей производительности труда. Вот какой я лукавый. Но сейчас... Нина, Горецкий ударил человека ножом.