— Где — здесь?
— В Рэмбург-Норденской компании военного снаряжения.
— Вот как?.. Ты, значит, пошел на исследовательскую работу… великолепно… интересная жизнь… расширяешь, так сказать, границы человеческого знания…
— Гм-м, да, разумеется, — без энтузиазма согласился химик.
— Как же у тебя подвигается работа?
— Ничего, подвигается.
Каридиус сочувственно взглянул на школьного товарища.
— Ты что… недоволен?
Мистер Эссери нагнулся и осторожно положил наземь свой бумажный сверток.
— Да нет, доволен… сейчас я работаю над строением атома.
Каридиус кивнул с тем понимающим видом, который всегда принимает непосвященный, понятия не имеющий о том, о чем ему говорит специалист.
— Это, должно быть, страшно интересно. Строение атома… как же. Ну, я очень рад, что повидал тебя, и мы непременно будем встречаться, — сказал Каридиус, повторяя штампованную фразу, которую надлежало понимать так, что они встретятся опять не раньше, как через десять лет.
— Знаешь что, — вдруг заговорил Эссери, — у меня тут небольшая собственная лаборатория, сейчас за углом, я там и живу. Если ты свободен, я хотел бы показать тебе, над чем я работаю.
— Н-не скажу, чтобы я был свободен. Мне нужно на завод, повидать кое-кого… Очень сожалею… А ты давно здесь, в городе?
— С самого окончания колледжа.
Каридиус разинул рот в неподдельном изумлении.
— Что ты говоришь! Все время здесь!
— Да, все время здесь, в Рэмб-Но. — У Эссери вырвался короткий, невеселый смешок.
— Это просто невероятно! Наш город — сущий океан! В Тексасе легче встретить человека, чем в Мегаполисе.
— Не знаю, — серьезно ответил Эссери. — Для этого надо было бы сопоставить число жителей нашего города и, скажем, число квадратных акров земли в Тексасе, тогда можно было бы установить соотношение. Трудно сказать, какой бы получился результат.
Серьезность Эссери напомнила Каридиусу о том серьезном деле, ради которого он пришел.
— Эссери, ты ведь голосуешь на этих выборах?
— Да, голосую.
— И зарегистрировался? — воскликнул кандидат в члены Конгресса.
— Да, зарегистрировался.
— Тогда ступай и голосуй за меня.
— А ты куда баллотируешься?
— В Конгресс. Я конкурирую со стариком Бланком, который сидит там уже восемнадцать, если не все двадцать лет. Он, понимаешь, ставленник финансистов.
Я считаю, что настало время, чтобы в нашем государстве раздался, наконец, голос людей среднего класса, людей, для которых благо страны дороже денег, хотя бы потому, что у них денег нет.
Эссери кивал головой, как будто сочувственно, но на самом деле не без удовольствия думая о том, что жизнь обманула ожидания Каридиуса, так же, как и его собственные. Вот теперь Каридиус начинает заниматься политикой, то есть становится одной из тех личностей без определенных занятий, которые бегут от дела, — либо дело бежит от них, — и которые только гоняются за тепленьким местечком.
Каридиус же, пользуясь давно заготовленными доводами, продолжал ораторствовать:
— Нам нужен в Конгрессе депутат, который представлял бы нас, рядовых людей. Таким не может быть богатый человек. Взять хотя бы Рэмбургов. Может ли член семейства, владеющего многими и многими миллионами, ставить благо страны выше своих денежных интересов?
— Не может, разумеется, — подтвердил Эссери с тем отсутствующим видом, какой всегда бывает у стороннего слушателя, когда кто-нибудь восхваляет при нем свой товар.
— Прекрасно! А какую пользу приносит государство, вернее, политическое целое, именуемое нацией, какую оно приносит пользу?
— Ну… оно…
— Предполагается, что оно служит жизненным интересам большинства народа, не так ли?
— Да, так, — согласился Эссери, довольный тем, что избавился от необходимости отвечать.
— Ну так вот, жизненные интересы народа это вовсе не жизненные интересы тех десяти процентов американцев, которые владеют девяноста процентами нашего народного богатства. С другой стороны, в силу общественного положения, занимаемого финансистами, их интересы прямо противоположны интересам рядовых людей. И поэтому, с точки зрения общественного блага, не годится, чтобы кучка богачей правила нашей страной во имя собственной выгоды. Вот почему я и предлагаю себя в кандидаты. Я никому не подчиняюсь. Я не принадлежу ни к какой партии. Не могу я, положа руку на сердце, присоединиться ни к одной из существующих у нас партий, так как две главные из них — это, в сущности, одно и то же — все та же плутократия, которая позволяет своей правой руке соперничать с левой, — не все ли равно, которая победит на выборах? Лучше послать в Конгресс такого человека, как я, не зависимого, не принадлежащего ни к той, ни к другой стороне.