Каридиус задумчиво поджал губы:
— Что же ты предлагаешь?
Эссери весь вспыхнул:
— Я считаю, что продукт работы человеческого мозга должен быть так же неотъемлем, как человеческая свобода.
— Но если так рассуждать, я не вижу особой разницы между мозгом и мышцами; и то и другое — дары природы, которыми она наделила человека; отчего бы тогда не объявить таким же неотъемлемым и продукт работы мышц?
— Однако голова ведь всегда ценилась выше мышц!
Каридиус, прищурившись, взглянул на своего старого приятеля.
— Послушай, Эссери… скажи мне, что ты изобрел такое, что тебе тяжело отдавать в руки компании?
— Я? Почему ты думаешь, что я что-нибудь изобрел?
Каридиус рассмеялся:
— Оттого, что люди не кипятятся так из-за отвлеченных вопросов.
Эссери подумал немного и, не имея никакого представления о нынешнем Генри Каридиусе, а помня лишь то, что они учились вместе в колледже, признался:
— Да, у меня есть кое-что… я хотел бы, чтобы ты зашел ко мне в лабораторию, тут, за углом.
Каридиус протестующе замахал рукой:
— Не могу, не могу. Мне уже давно пора быть на заводе. Я и не заметил, сколько времени проболтал с тобой.
— Так зайди на обратном пути.
— Хорошо, постараюсь.
— Ну, значит, мы еще увидимся. — Эссери поднял свой сверток с большими предосторожностями.
— Что это у тебя? — спросил Каридиус.
— Да это бомба, которую нашли на территории завода. Если бы она взорвалась, весь этот район…
— Кой чорт ты ее таскаешь! — вскрикнул Каридиус, поспешно пятясь назад.
— Не бойся… никакой опасности… сделана чисто по-любительски. Полиция хотела выбросить ее в воду, но я решил разобрать и поглядеть, как она устроена.
Каридиус продолжал пятиться.
— Надеюсь, ты покончишь с ней раньше, чем я зайду к тебе на обратном пути?
— Ну, конечно, я сейчас же с ней разделаюсь, и десяти минут не займет.
5
Каридиус продолжал свой путь, но мысль о Джиме Эссери, исследующем у себя в лаборатории устройство бомбы, не давала ему покоя. Кандидата на высокий пост члена Конгресса ничуть не трогало, что стремления и надежды его школьного товарища потерпели крах из-за несовершенства социальной системы. Собственно говоря, Каридиус даже испытывал безотчетное удовлетворение от мысли, что Эссери не сумел так удачно найти свое место в жизни, как он. Что касается жалоб изобретателя на социальную несправедливость, то такие жалобы приходится слышать тысячами: обычные вопли оставшихся за бортом. Но неприятно было сознавать, что твой школьный товарищ возится сейчас с адской машиной, которая в любой момент может взорваться у него под руками; и Каридиус нервничал.
Придя на завод, Каридиус нашел забастовщиков снаружи, по эту сторону высокого дощатого забора; штрейкбрехеры находились внутри, за забором. Будущий конгрессмен начал с того, что обошел бастующих, заверяя их в том, что он против капитала, против эксплоатации рабочих и что, если они будут голосовать за него, он проведет новые законы о труде, благодаря которым рабочий день будет сокращен, а заработная плата увеличена.
После этого кордон полисменов, осведомленных о том, что за него агитировала машина Крауземана, пропустил его на самый завод. Там он заверил штрейкбрехеров, что держится славной старой американской традиции, согласно которой человек имеет право работать, когда ему угодно, где ему угодно и за такую плату, какая ему угодна. А потому, если бы они выбрали его в Конгресс, он провел бы законы, ограничивающие деспотическую власть профессиональных союзов, и открыл бы свободный доступ на рынок труда каждому честному труженику, чтобы он мог добиваться работы за вознаграждение, которое считает подходящим. Тут он ударился в патетику, упомянув отважных одиночек — основателей Соединенных Штатов, и заверил штрейкбрехеров, что та же алая кровь, которая в 1776 году была пролита за независимость страны, и по сей час течет в их жилах.
Надо сказать, что с точки зрения практической политики Каридиусу пришлось как нельзя более по вкусу такое деление аудитории на две не сообщающиеся между собой группы — по одну и другую сторону высокого дощатого забора, охраняемого полицией.