— Да об этом каждый день пишут в газетах.
— Пишут, конечно, но тут есть разница. Газета — своего рода развлечение, и чем страшнее история в ней рассказывается… тем, скажем прямо, нам интереснее. Все равно, как в театре… мы предпочитаем драматические ситуации… и в газетах мы любим тоже… мелодраму.
В голове Каридиуса мелькнуло что-то вроде философского умозаключения: взаимное воздействие общественных вкусов на печать, и печати на общественные вкусы; тысячи поверхностно подготовленных читателей, которых ежегодно выпускают школы и колледжи… но Иллоре, понятно, дела нет до таких рассуждений; ей даже и не понять их.
Раздался звонок.
Иллора опять разъярилась.
— Ну вот! Уже прискакала! — зашипела она.
— Но действовать-то надо быстро, и, прежде чем начинать, она, вероятно, хочет переговорить со мной. Пошли горничную отворить и, пожалуйста, будь с нею любезна.
Горничная Лула уже была в передней. Когда она открыла дверь, Каридиус и его жена увидели полисмена. Его физиономия сияла. При виде Каридиуса он козырнул.
— Сэр, — сказал он, — Сам просит вас пожаловать к нему.
— Сам?
— Босс, мистер Крауземан.
Каридиус в полном изумлении смотрел на полисмена.
— Вы, кажется, постовой О’Шин?
— Да, сэр.
У Каридиуса мелькнуло подозрение, что Конни Стотт уже подала жалобу, и теперь его хотят убрать с дороги. Но это, конечно, было вздорное предположение.
— Вы не знаете, что ему от меня нужно?
О’Шин пожал плечами.
— Откуда же мне знать, сэр. — И добавил с усмешкой: — Я вам больше скажу: навряд ли вы сами это будете знать, даже после того, как побываете у него…
Снова шальная мысль мелькнула в голове кандидата: может быть и в самом деле, как думал Мирберг, Крауземан решил порвать с Бланком. Отдаленная надежда на возможность поддержки Крауземана привела Каридиуса в волнение, и перед ним замаячила тень невероятной, ошеломляющей перспективы. Он сказал полисмену:
— Я сейчас позвоню мистеру Крауземану, что приду.
— Нет, нет, лучше не звоните сэр, — поспешно возразил полисмен, — да вам к нему и не дозвониться, он сам не подходит, надо сначала сговориться, когда ему звонить.
Каридиус кивнул головой.
— Хорошо, я сейчас вызову такси и поеду.
— Я приехал на такси, — сказал О’Шин, — и велел шоферу подождать. Можете взять машину, сэр, а я пройду пешком к себе в отделение.
7
Такси то подвигалось вперед, то останавливалось в ожидании сигнала светофора, а мистер Генри Ли Каридиус, сидя в машине, старался представить себе, что могло заставить Крауземана вызвать его. Он даже не был знаком с Крауземаном. Приходила в голову мысль о происшествии с семьей Эстовиа, но вряд ли босс уже успел узнать об этом. Еще и чернила, должно быть, не высохли на жалобе, поданной мисс Стотт. Но Каридиус знал, что подобного рода дела непременно проходят через руки Крауземана, потому что политический босс — это своего рода посредник между представителями закона и рэкетирами. Тут Каридиус как будто нащупал разумное объяснение: полисмен шантажировал шантажиста, рэкетир, несомненно, пожаловался Крауземану, и тот вызвал Каридиуса, чтобы исподволь расспросить его. Другими словами: Крауземан собирает свидетельские показания по делу. Происходит нечто вроде неофициального судопроизводства, цель которого восстановить если не справедливость, то равновесие в мире мошенников.
Но воображение Каридиуса было так разгорячено, что он не успокоился на этой вполне правдоподобной версии, а предпочел баюкать себя надеждой, что ввиду предстоящей шумихи вокруг затеянного мисс Стотт процесса, Крауземан счел выгодным притти к соглашению с «Лигой независимых избирателей». И поскольку такое объяснение было наиболее желательно для Каридиуса, он в конце концов на нем и остановился.
Такси подъехало к старому, почтенного вида каменному дому, обращенному фасадом к небольшому городскому парку, полному цветов и тщательно подстриженных деревьев.
Выйдя из машины, Каридиус хотел расплатиться, но шофер после минутного колебания покачал головой:
— Нет, сэр, все в порядке, сэр: оплачено, — и отъехал, не взяв денег.
Это произвело впечатление на будущего политического деятеля.
Красивая площадь перед старинным зданием показалась ему необыкновенно благородной. Было что-то спокойно-величавое во всем окружающем. Сейчас он предстанет перед лицом одного из подлинных правителей Америки.