Из глубины квартиры донесся еще один голос, не такой молодой и словно бы усталый:
- Что там такое, Ева?
- Не знаю...
Мужчины вошли в крохотную переднюю. Слева, за застекленной дверью угадывалась в полутьме небольшая гостиная. Судя по царившему в ней порядку и пианино, уставленному фотографиями и безделушками, этой комнатой пользовались нечасто.
Во второй комнате горел свет. Именно здесь негромко играло радио.
Но прежде чем комиссар с инспектором дошли до нее, девушка торопливо проговорила:
- Вы позволите, я закрою дверь в эту комнату? Сестра сегодня плохо себя чувствует, она уже легла...
Наверное, открытой оставалась дверь между этой комнатой и столовой, служившей гостиной. Оттуда доносился шепот. По всей видимости, мадам Голдфингер интересовалась:
- Кто это?
И Ева тихо отвечала:
- Не знаю... Они ничего не сказали...
- Приоткрой дверь чуть-чуть, чтобы я слышала...
Как и в большинстве квартир этого квартала, как и за всеми освещенными окнами, которые наблюдали сегодня комиссар и инспектор, здесь царил покой, тяжеловатый и чуть приторный покой жилищ, в которых никогда ничего не случается, в которых и представить себе невозможно, что что-нибудь может когда-нибудь случиться.
- Извините, пожалуйста... Будьте любезны, проходите...
Обстановка столовой состояла из самой обыкновенной мебели, какая тысячами продается во всех мебельных магазинах, с вечной медной жардиньеркой на серванте, с тарелками, расписанными на исторические темы, расставленными на посудной полке, затянутой кретоном в красную клетку.
- Присаживайтесь... Ах, постойте...
Три стула были завалены обрезками ткани и выкройками из плотной коричневой бумаги, а на столе лежали ножницы, журнал мод и еще один отрез ткани, который как раз кроили, когда раздался звонок.
Девушка повернула переключатель радиоприемника, и вдруг наступила полная тишина.
Лоньон, еще более угрюмый, чем всегда, разглядывал мысы своих мокрых ботинок. Мегрэ поигрывал трубкой, которая успела уже потухнуть.
- Ваш зять давно ушел?
На стене висели вестминстерские часы с боем, и девушка машинально бросила взгляд на циферблат:
- Чуть раньше десяти часов... Может быть, без десяти минут... У него на десять была назначена встреча здесь, неподалеку...
- А вы не знаете, где?
В соседней, погруженной в темноту комнате раздался шорох. Дверь так и оставалась приоткрытой.
- В кафе, наверное, но в каком, я не знаю... Но наверняка где-нибудь рядом, потому что он сказал, что вернется до одиннадцати...
- Деловая встреча?
- Конечно... Какая же еще?
Мегрэ показалось, что щеки девушки слегка покраснели. Впрочем, в течение последних минут, по мере того как она присматривалась к обоим мужчинам, ее начала охватывать все более отчетливая тревога. В ее взгляде стыл немой вопрос. И в то же время казалось, что она боится узнать правду.
- Вы знакомы с моим зятем?
- Как вам сказать... Пожалуй, немного... У него часто бывали встречи по вечерам?
- Нет... Очень редко... Можно сказать, почти никогда...
- Наверное, ему позвонили? - спросил Мегрэ, потому что заметил на круглом столике телефонный аппарат.
- Нет. Он за ужином сказал, что в десять часов ему надо будет выскочить.
Голос звучал беспокойно. Легкий шум из спальни подсказал комиссару, что мадам Голдфингер уже поднялась с постели и сейчас, должно быть, босиком стоит за дверью, чтобы лучше слышать.
- Ваш зять был здоров?
- Да... То есть крепким здоровьем он никогда не отличался... Да еще сам себя всегда настраивал... У него была язва желудка, и врач сказал ему, что он наверняка вылечится, а он убедил себя, что у него рак.
В соседней комнате послышался легкий шум, скорее даже не шум, а откровенный шорох, и Мегрэ поднял голову, уверенный, что сейчас явится мадам Голдфингер.
Он действительно увидел ее стоящей в дверном проеме, закутанную в голубой фланелевый халат. Она смотрела на них пристально и твердо.
- Что случилось с моим мужем? - спросила она. - Кто вы такие?
Оба мужчины одновременно поднялись.
- Прошу прощения, мадам, за вторжение в ваш дом.
Ваша сестра сказала мне, что вы сегодня не совсем здоровы...
- Это не имеет никакого значения.
- К сожалению, у меня для вас плохая новость...
- Муж? - одними губами выговорила она.
Но Мегрэ смотрел не на нее, а на девушку и увидел, как у той в беззвучном крике открылся рот. Глаза у нее расширились, и взгляд их сделался блуждающим.
- Да, ваш муж... С ним произошел несчастный случай.
- Несчастный случай? - сурово и недоверчиво переспросила супруга.
- Мадам, я с прискорбием вынужден сообщить вам, что месье Голдфингер скончался...
Она не шевельнулась. И продолжала стоять, не сводя с них своих темных глаз. Если сестра ее была голубоглазой блондинкой, то мадам Голдфингер оказалась довольно полненькой брюнеткой, с почти черными глазами и четко прочерченными бровями.
- Как он умер?
Девушка, опершись поднятыми вверх руками о стену и спрятав вниз лицо, тихонько всхлипывала.
- Прежде чем я вам отвечу, я обязан задать вам один вопрос. Были ли у вашего мужа, насколько вам известно, какие-либо причины для самоубийства? Быть может, состояние его дел...
Мадам Голдфингер промокнула носовым платком повлажневшие глаза, а затем машинальным жестом провела рукой по вискам, поправляя волосы.
- Я не знаю... Я не понимаю... То, что вы сказали, настолько...
И тогда девушка, от которой этого меньше всего ожидали, резким движением обернула к ним побагровевшее и залитое слезами лицо, с глазами, в которых бушевал гнев, если не бешенство, и с неожиданной силой крикнула:
- Ни за что на свете Мишель не покончил бы с собой, если это вас интересует!
- Успокойся, Ева! Вы позволите, господа?.. - Мадам Голдфингер присела, облокотившись локтем на деревянный стол. - Где он? Отвечайте! Расскажите, как это произошло...
- Ваш муж умер от пулевого ранения в голову, ровно в десять часов с четвертью, возле аппарата срочной связи с полицией на углу улицы Коленкур.
Послышался хриплый, болезненный всхлип. Плакала Ева. Что до мадам Голдфингер, то ее лицо оставалось бледным и напряженным, а глаза в упор смотрели на комиссара и словно не видели его.
- Где он сейчас?
- Тело отправили в Институт судебной медицины.
Вы сможете увидеть его завтра утром.
- Матильда, ты слышишь? - простонала девушка.
Эти слова уже нарисовали перед ней целую картину.
Быть может, она уже поняла, что будет произведено вскрытие, а затем тело поместят в один из бесчисленных ящиков того огромного холодильника для хранения трупов, каким и был Институт судебной медицины?
- Почему ты молчишь? Почему ты им не скажешь?..
Вдова едва заметно передернула плечами и усталым голосом повторила:
- Я ничего не понимаю.
- Заметьте, мадам, я вовсе не утверждаю, что ваш муж покончил самоубийством...
На сей раз даже Лоньон едва не подпрыгнул и с изумлением воззрился на комиссара. Мадам Голдфингер насупила брови и едва слышно произнесла:
- Не понимаю... Вы ведь только что сказали...
- Что это похоже на самоубийство. Но ведь иногда случается, что преступление походит на самоубийство...
Были ли у вашего мужа враги?
- Нет!
Она выговорила свое "нет" категорично. Почему же тогда обе женщины сразу обменялись беглым взглядом?
- Были ли у него причины покушаться на собственную жизнь?
- Не знаю... Ничего я больше не знаю... Вы должны извинить меня, господа... Я сама сегодня нездорова...
Муж болел, моя сестра вам уже говорила... Он считал свою болезнь серьезней, чем она была в действительности... Его мучили боли... Он соблюдал очень строгую диету и от этого совсем ослаб... К тому же в последнее время у него появились неприятности...