— Я сюда пришел, чтобы наказать его, — ответил он. — И сделаю это, даже если мне придется ждать до утра. Времени у нас много. Вздумаешь кричать вырежу язык. И глаза. Будешь вести себя спокойно — останешься цела. Но поскольку ты его жена, то и тебе кое-что полагается. Чтобы наперед знала, кто твой муж и как он со всеми нами поступил. Включая тебя. Пострадаешь за него, пока он не явится. Впрочем, для тебя это будет только в удовольствие.
Подав знак своим гориллам, он наступил ногой на грудь распростертого на полу мужчины, чтобы тот не вздумал барахтаться. Женщина вскочила, но одна из горилл схватила ее за руки, а другая принялась срывать с жертвы одежду. Борьба проходила беззвучно, женщина даже не пыталась кричать, словно онемела от ужаса. Но когда она наконец опомнилась и закричала, сильный удар в лицо бросил ее на пол.
— Давайте-давайте, ребятки, не спешите! — подзуживал Яков, сцепив руки на горле мужчины и слегка придушив его.
Но они и так не торопились, делая свое дело обстоятельно, как дорвавшиеся самцы. Один сел женщине на грудь, зажимая ладонью рот и держа руки, другой, разорвав белье, поднял и раздвинул ее изгибающиеся ноги, вошел твердым концом в противящееся и отвергающее его чрево. И загоготал, оскверняя лоно своим семенем. Еще один, последний крик вырвался у женщины из горла, и она провалилась в небытие, уже не чувствуя, как гориллы меняются местами, хохочут и налезают на нее снова и снова.
Глава шестнадцатая
Сильный ветер, бросавший в лица запоздалым прохожим скопившийся на улице мусор, изгибавший ветки деревьев и хлопающий открытыми форточками, неожиданно стих, словно дожидался, когда круглая и страшная в красноте Луна начнет проскальзывать над погружающейся в дрему Москвой. Но было всего начало одиннадцатого, ярко горели окна и неоновые вывески ресторанов и казино, в парках продолжалось воскресное веселье, а в самом центре, на Красной площади, проходил какой-то очередной концерт рок-музыкантов, сотрясающих древние стены расположенного рядом собора демоническими ритмами и вибрирующими воплями фанатов. Куклы и марионетки разъехались по своим загородным домам и сейчас занимались привычным делом — пили и веселились, ругали кого-то и жаловались, изобретали новые планы и заклинали продлить свое бессмысленное существование, погружаясь в пучину праздничного пира во время надвигающейся чумы.
В Москве что-то происходило, накапливалось, приближалось, но никто еще ни о чем не догадывался. Тем временем в районе Серпухова уже начинали трещать деревья, где-то произошел обрыв проводов, погасло электрическое освещение. Метеорологи продолжали выдавать утешительные прогнозы, никто не хотел верить в какие-то ураганы или другие природные явления, которых просто не может здесь быть по определению. Не тот климат, не тот менталитет. И не тот народ, чтобы его можно было напугать еще чем-то. Пусть хоть Луна упадет на Землю, хуже уже все равно не будет.
— Надо ехать, — сказал Драгуров, посмотрев в окно. — Ветер, кажется, стих.
— К жене? — спросила Снежана. И спокойно добавила: — Поедем.
— Там что-то случилось… Телефон больше не отвечает. И вообще пора нам как-то определиться. Ненавижу врать. Я скажу ей, что ухожу от них.
— Если ты решил… — промолвила Снежана, но не закончила фразу. — А дочь?
— Она уже взрослая. Надеюсь, поймет.
— Когда я узнала, что мой отец и эта Селена… Я не могла простить.
— Но ты ведь хочешь, чтобы мы были вместе? — Владислав смотрел ей в глаза и ждал ответа. Сейчас он думал, что безусловно прав, но секунду спустя, когда девушка сказала «да», вновь почему-то начал сомневаться. Ее односложный ответ прозвучал как-то рассеянно и неопределенно, будто она сама не могла решить этот важный для себя вопрос.
— Не хочу, чтобы он оставался здесь, — сказал Владислав, указывая на металлического мальчика. — Возьмем с собой.
Он принес из ванной полотенце, завернул в него куклу и положил в сумку.
— Завтра мы с тобой отправимся на юг, — заявил Драгуров. — Или почему бы нам не поехать на Кавказ? Хотя нет, опасно.
— Тогда уж лучше в Болгарию, — предложила Снежана. — У меня тоже есть деньги. Остановимся в Пловдиве, у родственников. Мама сейчас там. Познакомитесь.
— Боюсь, она воспримет меня как старого ловеласа, соблазнившего единственную дочку.
— А я опасаюсь, как бы она сама тебя не соблазнила.
— Это интересно, — усмехнулся Владислав. — Ладно, так и поступим. Осточертело в этой Москве. Будто у меня высасывают все силы, всю энергию. Особенно в последние дни… Еще неделю назад я чувствовал себя совершенно иначе. Была семья, дом, работа… Теперь — ничего. Кроме тебя. И этой куклы.
— А у тебя нет такого ощущения, что тобой кто-то играет? Твоей судьбой?
— Может быть, — отозвался он. — Я сейчас уже ничего не хочу. А ты?
Снежана ответила не сразу.
— Одно желание у меня было всегда. Увидеть моего младшего брата. Ему сейчас должно быть почти тринадцать.
— Ты мне не говорила, что у тебя есть брат, — удивился Драгуров.
— Но ведь ты и не спрашивал, — рассеянно улыбнулась Снежана.
В баре оставался только один посетитель — какой-то парень в темных очках, не то подросток, не то гей, работающий под мальчика. Сидел в углу, тянул колу и ел мороженое, в беседу ни с кем не вступал, иногда курил, а к заказанной бутылке шампанского так и не притронулся. Рядом с ним лежала спортивная сумка. Очевидно, он кого-то ждал. Бармену было все равно, лишь бы платил. Со служебного входа вошли два продавца, уже закончивших работу. Они и жили тут же, в пристроенном к зданию общежитии. Перекинулись несколькими фразами, стали смотреть телевизор, попивая пиво. Один из них покосился в сторону подростка, но ничего не сказал. Другой шепнул бармену:
— Голубой, да?
— Первый раз вижу, — отозвался тот. — Сам спроси.
— Эй, хочешь конфетку? — крикнул продавец. Подросток встал, пошел к двери, запер ее на засов и вернулся обратно за свой столик.
— Не здесь, — сказал продавец, поняв его действия по своему. — Иди за мной.
Бармен и второй продавец молча смотрели на них.
— Хорошо, пойдем, — согласился подросток, подхватывая сумку.
Через тот же служебный вход они прошли коридорами в подсобные помещения магазина. Встретившийся им сторож-охранник ничего не сказал, только ухмыльнулся. Откуда-то сверху доносились шум, голоса, выкрики.
— Магомет гуляет, а мы чем хуже? — спросил продавец сторожа, подмигнув. Хочешь присоединиться? Мальчик не возражает, да?
— Давай, — кивнул подросток.
— Сейчас, только магазин обойду, — сказал сторож. — Через полчаса.
Наконец они пришли в маленькую комнатку, где стояли промятый засаленный диван да пара стульев.
Продавец-кавказец, напевая какую-то песенку, начал раздеваться.
— А ты чего стоишь? — повернулся он к подростку. — Любишь, когда за тобой ухаживают? — но тут же испуганно замер: в одной руке мальчишка держал ствол, в другой — стальной изогнутый нож.
— Ложись, Сулико, и не вздумай орать — убью, — посоветовал подросток. — А скажешь, где девчонка, будешь жить.
Продавец послушно улегся на диван, прямо со спущенными штанами. Подросток приставил нож к его паху, и кавказец смертельно — перепугался.
— Отрежу, — сказал мальчишка. — Говори.
Дуло пистолета вдавилось в горло. Лезвие полоснуло по бедру, но, хоть и было больно, продавец не закричал: побоялся, что убьют.
— Какая девчонка? — через силу пробормотал он.
— Должен знать. Она с Магометом?
— Нет там никого, сам относил закуску.
— А где она? — Подросток сделал еще один надрез, ближе к члену.
— Стой, стой! Аяз говорил, кого-то в холодильной камере заперли… Может, ее?
— Так. Зачем заперли? Она жива?
— Не знаю. Ничего не знаю. Отпустишь, нет?
— Где холодильная камера?
— Тут, рядом.
— Тогда, веди. И если, Сулико, дернешься — не промажу. — Подросток отступил на пару шагов. — Штаны не застегивай, так пойдешь. А руки опусти.
Гера во многих фильмах видел эти сцены, слышал такие фразы и сейчас словно примеривал их на себя. Но главным героем он себя все равно почему-то не чувствовал. Как артист, который играет роль по желанию режиссера. Идет съемка, где-то затаился оператор с камерой, поодаль стоят другие артисты, массовка, просто зеваки-зрители. Кто-то из актеров уже выпал из действия, изобразил смерть, другим еще предстоит сыграть в дальнейших сценах. Но что будет дальше неизвестно. О том ведает лишь режиссер. Гера ощущал все это в себе, но пистолет в его руке был настоящий, и нож — тоже, и шедший впереди кавказец со спущенными штанами хоть и походил на какой-то комический персонаж, но был живой, потный, испуганно вздыхавший и косящий глазами.